16
значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически
присущ человеку, и мы, в теперешней нашей жизни, — мы толь-
ко сознательно…
Кончить придется после: щелкнул нумератор. Я поднимаю
глаза: О-90, конечно. И через полминуты она сама будет здесь:
за мной на прогулку.
Милая О! — мне всегда это казалось — что она похожа на свое
имя: сантиметров на 10 ниже Материнской Нормы — и оттого
вся кругло обточенная, и розовое О — рот — раскрыт навстречу
каждому моему слову. И еще: круглая, пухлая складочка на за-
пястье руки — такие бывают у детей.
Когда она вошла, еще вовсю во мне гудел логический махо-
вик, и я по инерции заговорил о только что установленной мною
формуле, куда входили и мы все, и машины, и танец.
— Чудесно. Не правда ли? — спросил я.
— Да, чудесно. Весна, — розово улыбнулась мне О-90.
Ну вот, не угодно ли: весна… Она — о весне. Женщины… Я за-
молчал.
Внизу. Проспект полон: в такую погоду послеобеденный лич-
ный час мы обычно тратим на дополнительную прогулку. Как
всегда, Музыкальный Завод всеми своими трубами пел Марш
Единого Государства. Мерными рядами, по четыре, восторженно
отбивая такт, шли нумера — сотни, тысячи нумеров, в голубова-
тых юнифах*, с золотыми бляхами на груди — государственный
нумер каждого и каждой. И я — мы, четверо, — одна из бесчис-
ленных волн в этом могучем потоке. Слева от меня О-90 (если бы
это писал один из моих волосатых предков лет тысячу назад —
он, вероятно, назвал бы ее этим смешным словом «моя»); справа —
два каких-то незнакомых нумера, женский и мужской.
Блаженно-синее небо, крошечные детские солнца в каждой из
блях, не омраченные безумием мыслей лица… Лучи — понимае-
те: все из какой-то единой, лучистой, улыбающейся материи.
А медные такты: «Тра-та-та-там. Тра-та-та-там» — эти сверкающие
———————
* Вероятно, от древнего «Uniforme».
Uniforme (фр., устар.) — форменная одежда. — Ред.