Упрощенная HTML-версия
22
настоящую прокурорскую речь, в которой я фигурировала как «по-
тенциальная единомышленница Эльвова».
Через некоторое время обнаружилось, что сам Коган имел оп-
позиционное прошлое, а его жена была личным секретарем Смил-
ги и принимала участие в известных «проводах Смилги» в Москве
при отъезде Смилги в ссылку. Чтобы отвлечь внимание от себя,
Коган проявлял страшное рвение в «разоблачении» других комму-
нистов, в том числе и таких политически неопытных людей, как
я. В конце 1936 года Коган, переведенный к тому времени в Яро-
славль, бросился под поезд, не в силах больше переносить ожида-
ния ареста.
Немного поднялось мое настроение в связи с тем, что секретарь
райкома партии оказался таким же «непонятливым», как я. Когда
мой выговор поступил по моей апелляции на бюро райкома, он уди-
вился:
— За что же ей выговор? Ведь Эльвова знали все. Ему доверяли
обком и горком. Или за то, что по одной улице с ним ходила?
И выговор отменили, оставив (по настоянию других членов
бюро, лучше секретаря разобравшихся в том, что требовалось от
них «на данном этапе») — поставить на вид «недостаточную бди-
тельность».
4. СНЕЖНЫЙ КОМ
В семи километрах от города, на живописном берегу Казанки,
расположилась обкомовская дача «Ливадия». Построил ее пред-
шественник Лепы, бывший секретарь обкома Михаил Разумов.
Коротконогий толстяк с пронзительными голубыми глазами и
профилем Людовика XVI, член партии с 1912 года, он был связан
близкой дружбой с моим мужем — Аксеновым. Поэтому мы знали
этого «первого бригадира Татарстана» (такая формула подхалим-
ства была в то время в ходу) очень хорошо.
Это был человек, полный противоречивых качеств. При несомнен-
ной преданности партии, при больших организаторских данных, он
был очень склонен к «культу» собственной личности. Я познакомилась