Упрощенная HTML-версия
24
Я выбежал из сада, пугнул со стороны двора Мику, запустил в черно-
го кота картечью и заработал «браво»! «Мика, Микочка... глупышка!
Иди, Мика!.. Пожалуйста, еще пугните!..» Мика еще сидела на забо-
ре, откуда разливался голос. Я наскоком пугнул ее, и она пропала за
забором. «О, как же я вам благодарна, молодой человек! — услыхал
я ласкающий, нежный голос. — Вы сберегли мне Мику, мою радость!
Она еще совершенная девочка, а эти коты ужасны... Они бы ее разо-
драли! Ах, как я вам благодарна, милый! Нам мешает забор, а то, ка-
жется, я бы вас расцеловала! Ах ты, глупенок ты этакий, Микушка!»
И я слышал, как целовали Мику. «Спасибо и... до свиданья!» — услы
хал я сочный, прелестный голос, словно меня самого поцеловали.
Я что-то пробормотал, не помню. Когда я прильнул к забору, было
поздно: мелькнула синяя юбка, и застучали каблучки на галерее.
А в ушах ласково играло — «до свиданья!».
Это показалось теперь чудесным.
Щелястый забор к соседям представлялся совсем как там.
И казалось, что тут судьба, что у нас такой же забор, и флигелек
за забором, и появляется иногда она. Чудилось радостно и жутко,
что, если сейчас взгляну, — увижу стройную девушку, и вот — нач-
нется...
И в томительном ожидании и страхе я прикладывался к щелям
в заборе.
Там был дворик одного вихрастого, странного человека. Вихрас
тый с утра до вечера громыхал опорками по двору, гоняясь за пету-
хом с метелкой, и кричал на жильцов за беспорядки. Иногда ему от-
зывалась с галереи новая жиличка, толстуха в бородавках, что они
с дочкой самые благородные и выносят помои всегда в необходимое
место, «а не середь двора, прости господи!». Вихрастый расшарки-
вался с метелкой, возя опорками, прижимал руку к сердцу и уве-
рял, что это не к ним относится, а к этим свиньям бахромщицам,
с нижнего этажа. Гришка недавно назвал его «дурак истошный»,
и последнее время я с интересом к нему приглядывался. А после од-
ного разговора даже возненавидел.