Упрощенная HTML-версия
32
Нелегкая, что и говорить, у Барыбы служба. Да зато уж Чебо-
тариха в нем все больше, день ото дня, души не чает. Такую он
силу забрал, что только у Чеботарихи теперь и думы, чем бы это
еще такое Анфимушку ублажить.
— Анфимушка, еще тарелочку скушай…
— Ох, и чтой-то стыдь на дворе ноне! Анфимушка, дай-ка я
тебе шарфик подвяжу, а?
— Анфимушка, ай опять живот болит? Вот грехи-то! На-кося,
вот водка с горчицей да с солью, выпей — первое средствие.
Сапоги-бутылки, часы серебряные на шейной цепочке, кало-
ши новые резиновые — и ходит Барыба рындиком этаким по че-
ботаревскому двору, распорядки наводит.
— Эй, ты, гамай, гужеед, где кожи вывалил? Тебе куда веле-
но?
Глядишь — и оштрафовал на семитку, и мнет уж мужик ды-
рявую свою шапчонку, и кланяется.
Одного только за версту и обходит Барыба — Урванку. А то
ведь и на Чеботариху самое взъестся подчас. Терпит, терпит,
а иной раз такая посчастливится ночь… Наутро мутное все, сбе-
жал бы на край света. Запрется Барыба в зальце, и мыкается,
и мыкается, как в клетке.
Осядет Чеботариха, притихнет. Зовет Польку.
— Полюшка, поди — погляди, как он там? А то обедать зови.
Бежит, хихикая, Полька обратно:
— Нейдеть. Зёл, зёл, и-и, так поперек полу и ходить!
И ждет Чеботариха с обедом час, два.
А уж если с обедом ждет, уж если час святой обеденный нару-
шает — уж это значит…
6. В ЧУРИЛОВСКОМ ТРАКТИРЕ
Раздобрел Барыба на приказчицком положении да на хоро-
ших хлебах.