Упрощенная HTML-версия
23
— Эй, кто там?
— Ай хозяин-дворовой остался на балкашинском дворе?
Барыба — прыжками волчиными — в закуту к себе, в солому,
и лежит. Ух, попадись ему возчики эти самые: уж он бы им —
уж он бы их…
С полудня на чеботаревском дворе — ножами на кухне сту-
чат, убоиной жареной пахнет. Инда весь затрясется Барыба
у щелки у своей у заборной и не отлипнет потуда, покуда обедать
там не кончат.
Кончат обедать — как будто и ему полегче станет. Кончат,
и выползает на двор Чеботариха сама: красная, наседалась, от
перекорма ходить не может.
— У-ух… — железом по железу — заскрипит зубами Барыба.
По праздникам над балкашинским двором, наверху пере
улочка, звонила Покровская церковь — и от звона было еще лю-
тее Барыбе. Звонит и звонит, в уши гудит, перезванивает…
«Да ведь вот же куда — в монастырь, к Евсею!» — осенило зво-
ном Барыбу.
Малым мальчишкой еще, после порки бегивал Барыба к Ев-
сею. И всегда, бывало, чаем напоит Евсей, с кренделями с мона-
стырскими. Поит — а сам приговаривает, так что-нибудь, абы бы
утешить:
— Эх, малый! Меня намедни игумен за святые власы схва-
тил, я и то… Эх, мал… А ты ревешь?
Веселый прибежал в монастырь Барыба: ушел теперь от собак
балкашинских.
— Отец Евсей дома?
Послушник прикрыл рот рукой, загоготал:
— Во-она! Его и с гончими не разыщешь: запил, всю неделю
в Стрельцах крутит отец Евсей.
Нету Евсея. Конец, больше некуда. Опять на балкашинский
двор…