Упрощенная HTML-версия
9
А В Т О Б ИО Г РАФИ Я
— — — — — — — — —
Как дыры, прорезанные в темной, плотно задернутой занаве-
си, — несколько отдельных секунд из очень раннего детства.
Столовая, накрытый клеенкой стол, и на столе блюдо с чем-
то странным, белым, сверкающим, и — чудо! — это белое вдруг
исчезает на глазах неизвестно куда. В блюде — кусок еще незна-
комой, некомнатной, внешней вселенной: в блюде принесли по-
казать мне снег, и этот удивительный снег — до сих пор.
В этой же столовой. Кто-то держит меня на руках перед ок-
ном, за окном — сквозь деревья красный шар солнца, все темне-
ет, я чувствую: конец, — и страшнее всего, что откуда-то еще не
вернулась мать. Потом я узнал, что «кто-то» — моя бабушка и
что в эту секунду я был на волос от смерти: мне было года пол-
тора.
Позже: мне года два-три. Первый раз — люди, множество,
толпа. Это — в Задонске: отец и мать поехали туда на шараба-
не и взяли меня с собой. Церковь, голубой дым, пение, огни,
по-собачьи лает кликуша, комок в горле. Вот кончилось, прут,
меня — щепочку — несет с толпой наружу, вот я уже один в тол-
пе: отца с матерью нет, и их больше никогда не будет, я навсегда
один. Сижу на какой-то могиле; солнце, горько плачу. Целый час
я жил в мире один.
В Воронеже. Река, необычно странный мне ящик купальни,
и в ящике (я потом вспомнил это, когда видел в бассейнах бе-
лых медведей) плещется огромное, розовое, тучное, выпуклое
женское тело — тетка моей матери. Мне любопытно и чуть жут-
ковато: я в первый раз понимаю, что это женщина.
Я жду у окна, гляжу на пустую, с купающимися в пыли ку-
рами, улицу. И наконец едет наш тарантас: везут из гимназии
отца; он — на нелепо-высоком сиденье, с тростью, поставленной