Упрощенная HTML-версия
21
Колхозники снова расступились. Голубев услужливо подсадил
летчика в двуколку, потом взгромоздился сам. При этом рессора
с его стороны до отказа прогнулась.
2
Дежурный по части капитан Завгородний в расстегнутой гим-
настерке и давно не чищенных, покрывшихся толстым слоем пыли
сапогах, изнывая от жары, сидел на крыльце штаба и наблюдал за
тем, что происходило перед входом в казарму, где размещалась ко-
мендантская рота.
А происходило там вот что. Красноармеец последнего года служ-
бы Иван Чонкин, маленький, кривоногий, в сбившейся под ремнем
гимнастерке, в пилотке, надвинутой на большие красные уши,
и в сползающих обмотках, стоял навытяжку перед старшиной роты
Песковым и испуганно глядел на него воспаленными от солнца
глазами.
Старшина, упитанный розовощекий блондин, сидел, развалясь,
на скамеечке из некрашеных досок и, положив ногу на ногу, поку-
ривал папироску.
— Ложись! — негромко, словно бы нехотя скомандовал старши-
на, и Чонкин послушно рухнул на землю.
— Отставить! — Чонкин вскочил на ноги. — Ложись! Отставить!
Ложись! Товарищ капитан! — крикнул старшина Завгороднему. —
Вы не скажете, сколько там на ваших золотых?
Капитан посмотрел на свои большие часы Кировского завода (не
золотые, конечно, старшина пошутил) и лениво ответил:
— Половина одиннадцатого.
— Такая рань, — посетовал старшина, — а жара уже, хоть поми-
рай. — Он повернулся к Чонкину. — Отставить! Ложись! Отставить!
На крыльцо вышел дневальный Алимов.
— Товарищ старшина, — закричал он, — вас к телефону!
— Кто? — спросил старшина, недовольно оглядываясь.
— Не знаю, товарищ старшина. Голос такой хриплый, будто про-
стуженный.