Упрощенная HTML-версия
22.06.41
14 часов. ВОЙНА!
3 июля <1941>, двенадцатый день войны.
Проводила на вокзал Муську и теперь совсем одна.
Коля 26 уехал со своей частью из Ленинграда, — куда, где он
теперь, жив или мертв — не знаю.
Маргарита завтра уезжает с детьми в Ярославль.
Маруся Машкова уехала, тоже с детьми.
На днях уезжает в армию Волька, видимо, Ваня Рожанковский,
и многие, многие другие.
Левка Канторович три дня назад был убит.
Вот та общая боль, о которой я думала за несколько дней до вой-
ны; я совсем слилась с нею, но иногда начинает остро, страшно рвать
свое — звериный страх за Николая.
О, нет, лучше и не писать даже об этом, — нельзя! Немыслимо!
Лучше о мелочах каких-нибудь. Нельзя писать о Коле, страшно.
О том, например, что горлит задерживает мой неплохой очерк
о первых днях войны. «Слащаво!» Просто эти люди, во-первых, ни-
чего не видят, что кругом делается, и не верят (я просто убеждена
в этом) тому суровому подъему, который царит везде.
И, во-вторых, — это потому, что очерк писала я, человек, к кото-
рому они относятся с подлейшей и идиотской подозрительностью.
Очерк отправили в горком: интересно, что там скажут.
А старик Иона Кугель по-настоящему зарыдал над ним сегодня
в Радиокомитете, и куски уже передавали по радио, по всему городу.
Но что бы ни решили в горкоме, наверное, надо сходить к Паюсовой