31
Я вижу военкома, начальника особого отдела и казаков со свечами
в руках. Они отзываются на слабый мой крик и выводят меня из
подвала.
Черепа, оказавшиеся резьбой церковного катафалка, не пугают
меня больше, и все вместе мы продолжаем обыск, потому что это
был обыск, начатый после того
1
, как в квартире ксендза нашли гру-
ды военного обмундирования.
Сверкая расшитыми конскими мордами наших обшлагов, пере-
шептываясь и гремя шпорами, мы кружимся по гулкому зданию
с оплывающим воском в руках. Богоматери, унизанные драгоцен-
ными камнями, следят наш путь розовыми, как у мышей, зрачка-
ми, пламя бьется в наших пальцах, и квадратные тени корчатся
на статуях святого Петра, святого Франциска, святого Винцента,
на их румяных щечках и курчавых бородах, раскрашенных кар-
мином.
Мы кружимся и ищем. Под нашими пальцами прыгают костя-
ные кнопки, раздвигаются разрезанные пополам иконы, открывая
подземелья в зацветающие плесенью пещеры. Храм этот древен и
ВотПольша, вот надменная скорбь Речи Посполитой. В волшебных переплетах окна,
в отлакированных и красных шкафах я вижу золотое тиснение элегантных фолиантов
с пометой: Краков, 1920. В них певучие повести о Болеславе Храбром, о пенящемся мёде
старой Польши, о прелести ее древних городов, и гимны ее последнему воскресению, и
осанна ясновельможному и пресветлому Начальнику Панства Иозефу Пильсудскому,
многие хвалы, напечатанные на шуршащей, на свежей, как сливочное масло, бумаге, при-
сланной из Лондона.
И вот ночь, и я, насильственный пришелец, пробираюсь в Храм, оставленный священ-
нослужителем. Речь Посполитая, как встарь, содрогается под ударом казацкой плети.
Богдана Хмельницкого стали звать Буденным и кто-то неумирающий рвет с мясом
угодливые пейсы жидовских арендаторов. Все как было. История проделывает свой ослепи-
тельнейший фокус. Но над нищими толпами, катящимися на твои древние города, Поль-
ша, гремит песнь об единении всех холопов. Горе тебе, Речь Посполитая, горе тебе, князь
Радзивилл, и тебе, князь Сапега, рыцари прошлого, восставшие на час.
Как долго, однако, не приходит военкомштаба. В глубине сада мирно зияют раскрытые
ворота костела. Я колеблюсь, потом вхожу. Запах ладана впивается в мой мозг. Два се-
ребряных черепа разгораются на крышке сломанного гроба. Их безглазые орбиты налиты
движущейся тьмою. Волнения истекшего дня лежат на душе тлеющим пластом. Я не
выдерживаю и полный ужаса и усталости бросаюсь вниз в какое-то подземелье. Дубовая
лестница ведет оттуда...». На этом рукопись обрывается.
1
В первой публикации: «это был обыск и обшаривание мощей, предпринятое после того,
как в квартире ксендза были найдены груды зимнего военного обмундирования».