Упрощенная HTML-версия
20
Алексей Максимович жил тогда на Кронверкском проспекте.
Я приносил ему все, что писал, а писал я по одному рассказу в день
(от этой системы мне пришлось впоследствии отказаться, с тем
чтобы впасть в противоположную крайность). Горький все читал,
все отвергал и требовал продолжения. Наконец мы оба устали, и он
сказал мне глуховатым своим басом:
— С очевидностью выяснено, что ничего вы, сударь, толком не
знаете, но догадываетесь о многом… Ступайте-ка посему в люди…
И я проснулся на следующий день корреспондентом одной не-
родившейся газеты, с двумястами рублей подъемных в кармане.
Газета так и не родилась, но подъемные мне пригодились. Коман-
дировка моя длилась семь лет, много дорог было мною исхожено и
многих боев я был свидетель. Через семь лет, демобилизовавшись,
я сделал вторую попытку печататься и получил от него записку:
«Пожалуй, можно начинать…»
И снова, страстно и непрерывно, стала подталкивать меня его
рука. Это требование — увеличивать непрестанно и во что бы то ни
стало число нужных и прекрасных вещей на земле — он предъявлял
тысячам людей, им отысканных и взращенных, а через них и чело-
вечеству. Им владела не ослабевавшая ни на мгновенье, невиданная,
безграничная страсть к человеческому творчеству. Он страдал, когда
человек, от которого он ждал много, оказывался бесплоден. И счаст-
ливый, он потирал руки и подмигивал миру, небу, земле, когда из
искры возгоралось пламя…