Упрощенная HTML-версия
29
I. МЕРТВЫЙ ДОМ
рен до известной степени; но есть крайность, которую не надо
переходить. Кстати: ничего не может быть любопытнее этих
странных вспышек нетерпения и строптивости. Часто чело-
век терпит несколько лет, смиряется, выносит жесточайшие
наказания и вдруг прорывается на какой-нибудь малости, на
каком-нибудь пустяке, почти за ничто. На иной взгляд, можно
даже назвать его сумасшедшим; да так и делают.
Я сказал уже, что в продолжение нескольких лет я не видал
между этими людьми ни малейшего признака раскаяния, ни
малейшей тягостной думыо своемпреступлениии что большая
часть из них внутренно считает себя совершенно правыми. Это
факт. Конечно, тщеславие, дурные примеры, молодечество,
ложный стыд во многом тому причиною. С другой стороны,
кто может сказать, что выследил глубину этих погибших сер-
дец и прочел в них сокровенное от всего света? Но ведь можно
же было, во столько лет, хоть что-нибудь заметить, поймать,
уловить в этих сердцах хоть какую-нибудь черту, которая бы
свидетельствовала о внутренней тоске, о страдании. Но этого
не было, положительно не было. Да, преступление, кажется,
не может быть осмысленно с данных, готовых точек зрения, и
философия его несколько потруднее, чем полагают. Конечно,
остроги и система насильных работ не исправляют преступ-
ника; они только его наказывают и обеспечивают общество
от дальнейших покушений злодея на его спокойствие. В пре-
ступнике же острог и самая усиленная каторжная работа раз-
вивают только ненависть, жажду запрещенных наслаждений
и страшное легкомыслие. Но я твердо уверен, что и знамени-
тая келейная система достигает только ложной, обманчивой,
наружной цели. Она высасывает жизненный сок из человека,
энервирует его душу, ослабляет ее, пугает ее и потом нравс-
твенно иссохшую мумию, полусумасшедшего представляет
как образец исправления и раскаяния. Конечно, преступник,
восставший на общество, ненавидит его и почти всегда счита-