Упрощенная HTML-версия
24
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
к поверке. Усатый унтер-офицер отворил мне наконец двери в
этот странный дом, в котором я должен был пробыть столько
лет, вынести столько таких ощущений, о которых, не испытав
их на самом деле, я бы не мог иметь даже приблизительного
понятия. Например, я бы никогда не мог представить себе: что
страшного и мучительного в том, что я во все десять лет моей
каторги ни разу, ни одной минутыне буду один? На работе всег-
да под конвоем, дома с двумястами товарищей и ни разу, ни разу
— один! Впрочем, к этому ли еще мне надо было привыкать!
Были здесь убийцы невзначай и убийцы по ремеслу, раз-
бойники и атаманы разбойников. Были просто мазурики и
бродяги-промышленники по находным деньгам или по столев-
ской части. Были и такие, про которых трудно решить: за что
бы, кажется, они могли прийти сюда? А между тем у всякого
была своя повесть, смутная и тяжелая, как угар от вчерашнего
хмеля. Вообще о былом своем они говорили мало, не любили
рассказывать и, видимо, старались не думать о прошедшем. Я
знал из них даже убийц до того веселых, до того никогда не
задумывающихся, что можно было биться об заклад, что ни-
когда совесть не сказала им никакого упрека. Но были и мрач-
ные дни, почти всегда молчаливые. Вообще жизнь свою редко
кто рассказывал, да и любопытство было не в моде, как-то не
в обычае, не принято. Так разве, изредка, разговорится кто-
нибудь от безделья, а другой хладнокровно и мрачно слушает.
Никто здесь никого не мог удивить. «Мы — народ грамотный!»
— говорили они часто, с каким-то странным самодовольствием.
Помню, как однажды один разбойник, хмельной (в каторге
иногда можно было напиться), начал рассказывать, как он
зарезал пятилетнего мальчика, как он обманул его сначала
игрушкой, завел куда-то в пустой сарай да там и зарезал. Вся
казарма, доселе смеявшаяся его шуткам, закричала как один
человек, и разбойник принужден был замолчать; не от него-
дования закричала казарма, а так, потому что не надо было