Упрощенная HTML-версия
20
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
наказании. Он выходил седым стариком, с лицом угрюмым и
грустным. Молча обошел он все наши шесть казарм. Входя в
каждую казарму, он молился на образа и потом низко, в пояс,
откланивался товарищам, просянепоминать еголихом. Помню
я тоже, как однажды одного арестанта, прежде зажиточного
сибирского мужика, раз под вечер позвали к воротам. Полгода
перед этим получил он известие, что бывшая его жена вышла
замуж, и крепко запечалился. Теперь она сама подъехала к
острогу, вызвала его и подала ему подаяние. Они поговорили
минуты две, оба всплакнули и простились навеки. Я видел его
лицо, когда он возвращался в казарму…Да, в этом месте можно
было научиться терпению.
Когда смеркалось, нас всех вводили в казармы, где и запира-
ли на всюночь. Мне всегда было тяжело возвращаться со двора
в нашу казарму. Это была длинная, низкая и душная комната,
тускло освещенная сальными свечами, с тяжелым, удушающим
запахом. Не понимаю теперь, как я выжил в ней десять лет. На
нарах у меня было три доски: это было все мое место. На этих
же нарах размещалось в однойнашей комнате человек тридцать
народу. Зимой запирали рано; часа четыре надо было ждать,
пока все засыпали. А до того — шум, гам, хохот, ругательства,
звук цепей, чад и копоть, бритые головы, клейменые лица, лос-
кутные платья, все — обруганное, ошельмованное… да, живуч
человек! Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я
думаю, это самое лучшее его определение.
Помещалось нас в остроге всего человек двести пятьдесят
— цифра почти постоянная. Одни приходили, другие конча-
ли сроки и уходили, третьи умирали. И какого народу тут не
было! Я думаю, каждая губерния, каждая полоса России имела
тут своих представителей. Были и инородцы, было несколько
ссыльных даже из кавказских горцев. Все это разделялось по
степени преступлений, а следовательно, по числу лет, опреде-
ленных за преступление. Надо полагать, что не было такого