ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
прибрать в его комнате, и почти никогда не сказал с нею ни
единого слова в целых три года. Я спросилКатю: помнит ли она
своего учителя? Она посмотрела на меня молча, отвернулась к
стенке и заплакала. Стало быть, мог же этот человек хоть кого-
нибудь заставить любить себя.
Я унес его бумаги и целый день перебирал их. Три четверти
этих бумаг были пустые, незначащие лоскутки или ученичес-
кие упражнения с прописей. Но тут же была одна тетрадка,
довольно объемистая, мелко исписанная и недоконченная,
может быть заброшенная и забытая самим автором. Это было
описание, хотя и бессвязное, десятилетней каторжной жизни,
вынесенной АлександромПетровичем. Местами это описание
прерывалось какою-то другою повестью, какими-то странны-
ми, ужасными воспоминаниями, набросанными неровно, судо-
рожно, как будто по какому-то принуждению. Я несколько раз
перечитывал эти отрывки и почти убедился, что они писаны в
сумасшествии. Но каторжные записки — «Сцены из Мертвого
дома», — как называет он их сам где-то в своей рукописи, показа-
лись мне не совсем безынтересными. Совершенно новый мир,
до сих пор неведомый, странность иных фактов, некоторые
особенные заметки о погибшем народе увлекли меня, и я про-
чел кое-что с любопытством. Разумеется, я могу ошибаться. На
пробу выбираю сначала две-три главы; пусть судит публика…