Упрощенная HTML-версия
ДЕТСТВО
Поздоровавшись, папа сказал, что будет нам в деревне баклу-
ши бить, что мы перестали быть маленькими и что пора нам серь-
езно учиться.
— Вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в Москву
и беру вас с собою, — сказал он. — Вы будете жить у бабушки,
a maman с девочками остается здесь. И вы это знайте, что одно
для нее будет утешение — слышать, что вы учитесь хорошо и что
вами довольны.
Хотя по приготовлениям, которые за несколько дней заметны
были, мы уже ожидали чего-то необыкновенного, однако новость
эта поразила нас ужасно. Володя покраснел и дрожащим голосом
передал поручение матушки.
«Так вот что предвещал мне мой сон! — подумал я, — дай бог
только, чтобы не было чего-нибудь еще хуже».
Мне очень, очень жалко стало матушку, и вместе с тем мысль,
что мы точно стали большие, радовала меня.
«Ежели мы нынче едем, то, верно, классов не будет; это слав-
но! — думал я. — Однако жалко Карла Иваныча. Его, верно, отпу-
стят, потому что иначе не приготовили бы для него конверта… Уж
лучше бы век учиться да не уезжать, не расставаться с матушкой и
не обижать бедного Карла Иваныча. Он и так очень несчастлив!»
Мысли эти мелькали в моей голове; я не трогался с места и
пристально смотрел на черные бантики своих башмаков.
Сказав с Карлом Иванычем еще несколько слов о понижении
барометра и приказав Якову не кормить собак, с тем чтобы на
прощанье выехать после обеда послушать молодых гончих, папа,
против моего ожидания, послал нас учиться, утешив, однако, обе-
щанием взять на охоту.
По дороге на верх я забежал на террасу. У дверей на солныш-
ке, зажмурившись, лежала любимая борзая собака отца — Милка.
— Милочка, — говорил я, лаская ее и целуя в морду, — мы нын-
че едем; прощай! никогда больше не увидимся.
Я расчувствовался и заплакал.