Упрощенная HTML-версия
35
Г Л А В А П Е Р В А Я
в ней мог найти? О друзья мои! — иногда восклицал он нам во
вдохновении, — вы представить не можете, какая грусть и злость
охватывает всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и
свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат к такимже дуракам,
как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, не-
узнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции,
без гармонии, игрушкой у глупых ребят! Нет! В наше время было
не так, и мы не к тому стремились. Нет, нет, совсем не к тому. Я не
узнаю ничего… Наше время настанет опять и опять направит на
твердый путь всё шатающееся, теперешнее. Иначе что же будет?..»
VII
Тотчас же по возвращении из Петербурга Варвара Петровна
отправила друга своего за границу: «отдохнуть»; да и надо было
им расстаться на время, она это чувствовала. Степан Трофимович
поехал с восторгом. «Там я воскресну! — восклицал он. — Там
наконец примусь за науку!» Но с первых же писем из Берлина
он затянул свою всегдашнюю ноту. «Сердце разбито, — писал он
Варваре Петровне, — не могу забыть ничего! Здесь, в Берлине, всё
напомнило мне мое старое, прошлое, первые восторги и первые
муки. Где она? Где теперь они обе? Где вы, два ангела, которых я
никогда не стоил? Где сын мой, возлюбленный сын мой? Где, на-
конец, я, я сам, прежний я, стальной по силе и непоколебимый,
как утес, когда теперь какой-нибудь Andrejeff, un православный
шут с бородой, peut briser mon existence en deux*» и т. д., и т. д. Что
касается до сына Степана Трофимовича, то он видел его всего два
раза в своей жизни, в первый раз, когда тот родился, и во второй —
недавно в Петербурге, где молодой человек готовился поступить
в университет. Всю же свою жизнь мальчик, как уже и сказано
было, воспитывался у теток в О-ской губернии (на иждивении
Варвары Петровны), за семьсот верст от Скворешников. Что же
* Может разбить мою жизнь (
фр.
).