30
И каждый лег костьми на барском черноземе, —
Тогда подумали они о нашем доме
И стали по ночам лачуги наши жечь.
Вот невидаль: детей, как пироги, испечь!
Нет, я не жалуюсь. Считай, что все — забава,
И можешь возразить: ты ввел такое право...
И вправду, чем не рай, когда в июньский зной
В амбар въезжает воз, нагруженный копной
Огромной? И дождем листы в садах примяты,
И от сухой травы исходят ароматы?
И вправду, чем не рай — поля, поля кругом,
И жатва, и гумно, забитое зерном?
Да что там говорить! Коль ты силен и молод,
Скорее горн раздуй и пой, вздымая молот!
Себе любой из нас и пахарь, и кузнец, —
Когда ты человек и если щедр Творец!
Но это все уже давным-давно приелось...
Теперь-то я умен, и мне по нраву смелость,
Ведь если молот есть и пара крепких рук,
Что ждать, когда придет сиятельный индюк
С кинжалом под плащом и гаркнет: £Марш на поле!“?
А ежели война — пусть сам воюет вволю!
Нет, он опять ко мне: теперь отдай сынка!
Что ж, я простолюдин. А ты король. Пока.
Бубнишь: £Я так хочу!“ А вот по мне, так глупо,
Что в золоте твоя роскошная халупа,
Что ходят гоголем, напялив галуны,
Твои бездельники, спесивы и пьяны.
Ублюдков наплодив, ты отдал им на откуп
Честь наших дочерей, мечтая: £За решетку б
Отправить голытьбу!“ А мы хребтом своим,