Упрощенная HTML-версия
16
Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражда-
нин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.
Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда
он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клет-
чатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
— Фу ты черт! — воскликнул редактор. — Ты знаешь, Иван, у меня
сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-тo вроде галлюцина-
ции было… — он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала
тревога, и руки дрожали. Однако постепенно он успокоился, обмах-
нулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» — повел
речь, прерванную питьем абрикосовой.
Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело
в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала
большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич со-
чинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора ни-
сколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее
лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не
менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново.
И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе,
с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта.
Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича — изобра
зительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом,
по которому он писал, — но Иисус у него получился ну совершенно
живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабженный
всеми отрицательными чертами Иисус.
Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был
Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности,
вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем — простые
выдумки, самый обыкновенный миф.
Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень
умело указывал в своей речи на древних историков, например на
знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного
Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании
Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович
сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой
книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорит-
ся о казни Иисуса, — есть не что иное, как позднейшая поддельная
вставка.
Поэт, для которого все сообщаемое редактором являлось ново-
стью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на не
го свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая
абрикосовую воду.