Упрощенная HTML-версия
И Г О Р Ь С У Х И Х
2 2
Раневская с Гаевым далеко отстоят от тургеневской или толстовской
поэзии усадебного быта, но и сатирическая злость, и безнадежность
взгляда на героев такого типа, характерная, скажем, для Салтыкова-
Щедрина, в пьесе тоже отсутствует. «Владеть живыми душами — ведь
это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих...» — де-
кламирует Трофимов.
Но, боже мой, кем и чем владеют Раневская, тем более вечный младе-
нец Гаев, не способные разобраться даже в собственной душе?
«Я, Ермолай Алексеич, так понимаю: вы богатый человек, будете
скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищ-
ный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути, так и ты
нужен», — клеймит тот же Трофимов Лопахина. Но чеховская ли это
оценка? Ведь чуть позднее тот же Петя скажет и иное: «У тебя тон-
кие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа...»
А в письме Чехов выразится совсем определенно: «Лопахина надо
играть не крикуну, не надо, чтобы это непременно был купец. Это мяг-
кий человек» (П 11, 290). Подразумевается: купец не в духе щедрин-
ских Колупаевых и Разуваевых, фигура иного плана.
Да и сам Петя Трофимов, «облезлый барин» с его речами о буду-
щем, — как он далек от привычных канонов изображения «нового чело-
века» в любом роде: тургеневском, романистики о «новых людях», горь-
ковском (вроде Нила в «Мещанах»).
Так что внешне в пьесе сталкиваются не социальные типы, а скорее
социальные исключения, живые люди, как говорил сам Чехов. Инди-
видуальное в чеховских героях, причуды, капризы характера, кажется,
определенно и явно поглощает типическое.
Но — таков второй парадокс «Вишневого сада» — эти герои-исклю-
чения в развитии фабулы пьесы разыгрывают предназначенные им
историей социальные роли. Н. Я. Берковский заметил о новеллистике
Чехова и Мопассана: «Что представляется в ней игрой судьбы, капри-
зом, парадоксом, то при первом же усилии мысли становится для нас
созерцанием закона, исполнившегося с избытком... Через эксцентрику
мы проталкиваемся к закону и тут узнаем, что она более чем закон, что
она закон, подобравший под себя последние исключения»
*
.
Так и в «Вишневом саде»: сквозь чудачества и случайности, сквозь
паутину слов проступает железный закон социальной необходимости,
неслышная поступь истории.
Раневская и Гаев добры, обаятельны и лично не виновны в тех
грехах крепостничества, которые приписывает им «вечный студент».
И все-таки в кухне людей кормят горохом, остается умирать в доме
*
Берковский Н. Я.
Литература и театр. М., 1969. С. 56.