Упрощенная HTML-версия
17
Г Л А В А П Е Р В А Я
большой и не слишком малый. Когда установившиеся пары танцующих при-
тиснули всех к стене, он, заложивши руки назад, глядел на них минуты две
очень внимательно. Многие дамы были хорошо одеты и по моде, другие оде-
лись во что Бог послал в губернский город. Мужчины здесь, как и везде, были
двух родов: одни тоненькие, которые все увивались около дам; некоторые из
них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от петербургских,
имели так же весьма обдуманно и со вкусом зачесанные бакенбарды или про-
сто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подсе-
дали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и
в Петербурге. Другой род мужчин составляли толстые или такие же, как Чи-
чиков, то есть не так чтобы слишком толстые, однако ж и не тонкие. Эти, на-
против того, косились и пятились от дам и посматривали только по сторонам,
не расставлял ли где губернаторский слуга зеленого стола для виста. Лица
у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки, кое-кто был и
рябоват, волос они на голове не носили ни хохлами, ни буклями, ни на манер
«черт меня побери», как говорят французы, — волосы у них были или низко
подстрижены, или прилизаны, а черты лица больше закругленные и крепкие.
Это были почетные чиновники в городе. Увы! толстые умеют лучше на этом
свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат больше по
особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их суще-
ствование как-то слишком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же
никогда не занимают косвенных мест, а все прямые, и уж если сядут где, то
сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними,
а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко
скроен, как у тоненьких, зато в шкатулках благодать божия. У тоненького
в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого
спокойно, глядь — и явился где-нибудь в конце города дом, купленный на имя
жены, потом в другом конце другой дом, потом близ города деревенька, потом
и село со всеми угодьями. Наконец толстый, послуживши Богу и государю,
заслуживши всеобщее уважение, оставляет службу, перебирается и делается
помещиком, славным русским барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет.
А после него опять тоненькие наследники спускают, по русскому обычаю, на
курьерских все отцовское добро. Нельзя утаить, что почти такого рода раз-
мышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество,
и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встре-
тил почти все знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями
и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем,
брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», — человека, впрочем, серьезного
и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа;