20
С К А З К И
а какой-то тайной, чудовищной силе, которая крутила и вертела им,
как крутит и вертит в степи вихрь ничтожною былинкою. Что? такое
его прошлое? почему он прожил его так, а не иначе? что? такое он?
сам? — все это такие вопросы, на которые он может отвечать только
удивлением и полнейшею бессознательностью. Иго строило его жизнь;
под игом родился он, под игом же сойдет и в могилу. Вот, пожалуй,
теперь и явилось сознание — да на что оно ему нужно? затем ли оно
пришло, чтоб безжалостно поставить вопросы и ответить на них мол-
чанием? затем ли, чтоб погубленная жизнь вновь хлынула в разру-
шенную храмину, которая не может уже выдержать наплыва ее?
Увы! проснувшееся сознание не приносит ему с собой ни при-
мирения, ни надежды, а встрепенувшаяся совесть указывает только
один выход — выход бесплодного самообвинения. И прежде кругом
была мгла, да и теперь та же мгла, только населившаяся мучитель-
ными привидениями; и прежде на руках звенели тяжелые цепи, да
и теперь те же цепи, только тяжесть их вдвое увеличилась, потому
что он понял, что это цепи. Льются рекой бесполезные пропойцевы
слезы; останавливаются перед ним добрые люди и утверждают, что
в нем плачет вино.
— Батюшки! не могу... несносно! — криком кричит жалкий про-
поец, а толпа хохочет и глумится над ним. Она не понимает, что
пропоец никогда не был так свободен от винных паров, как в эту
минуту, что он просто сделал несчастную находку, которая разрыва-
ет на части его бедное сердце. Если бы она сама набрела на эту на-
ходку, то уразумела бы, конечно, что есть на свете горесть, лютейшая
всех горестей, — это горесть внезапно обретенной совести. Она ура-
зумела бы, что и она — настолько же подъяремная и изуродованная
духом толпа, насколько подъяремен и нравственно искажен взыва-
ющий перед нею пропоец.
«Нет, надо как-нибудь ее сбыть! а то с ней пропадешь, как со-
бака!» — думает жалкий пьяница и уже хочет бросить свою находку
на дорогу, но его останавливает близь стоящий хожалый.
— Ты, брат, кажется, подбрасыванием подметных пасквилей за-
ниматься вздумал! — говорит он ему, грозя пальцем, — у меня, брат,
и в части за это посидеть недолго!