19
П Р О П А Л А С О В Е С Т Ь
призраки, а вместе с ними улеглась и та нравственная смута, которую
приводила за собой обличительница-совесть. Оставалось только смот-
реть на Божий мир и радоваться: мудрые мира поняли, что они на-
конец освободились от последнего ига, которое затрудняло их дви-
жения, и, разумеется, поспешили воспользоваться плодами этой?
свободы. Люди остервенились; пошли грабежи и разбои, началось
вообще разорение.
А бедная совесть лежала между тем на дороге, истерзанная, опле-
ванная, затоптанная ногами пешеходов. Всякий швырял ее, как не-
годную ветошь, подальше от себя; всякий удивлялся, каким образом
в благоустроенном городе, и на самом бойком месте, может валяться
такое вопиющее безобразие. И бог знает, долго ли бы пролежала
таким образом бедная изгнанница, если бы не поднял ее какой-то
несчастный пропоец, позарившийся с пьяных глаз даже на негодную
тряпицу, в надежде получить за нее шкалик.
И вдруг он почувствовал, что его пронизала словно электрическая
струя какая-то. Мутными глазами начал он озираться кругом и со-
вершенно явственно ощутил, что голова его освобождается от вин-
ных паров и что к нему постепенно возвращается то горькое сознание
действительности, на избавление от которого были потрачены луч-
шие силы его существа. Сначала он почувствовал только страх, тот
тупой страх, который повергает человека в беспокойство от одного
предчувствия какой-то грозящей опасности; потом всполошилась
память, заговорило воображение. Память без пощады извлекала из
тьмы постыдного прошлого все подробности насилий, измен, сер-
дечной вялости и неправд; воображение облекало эти подробности
в живые формы. Затем, сам собой, проснулся суд...
Жалкому пропойцу все его прошлое кажется сплошным безоб-
разным преступлением. Он не анализирует, не спрашивает, не сооб-
ражает: он до того подавлен вставшею перед ним картиною его нрав-
ственного падения, что тот процесс самоосуждения, которому он
добровольно подвергает себя, бьет его несравненно больнее и стро-
же, нежели самый строгий людской суд. Он не хочет даже принять
в расчет, что большая часть того прошлого, за которое он себя так
клянет, принадлежит совсем не ему, бедному и жалкому пропойцу,?