Упрощенная HTML-версия
27
I. МЕРТВЫЙ ДОМ
было развращено и страшно исподлилось. Сплетни и пересуды
были беспрерывные: это был ад, тьма кромешная. Но против
внутренних уставов и принятых обычаев острога никто не
смел восставать; все подчинялись. Бывали характеры резко вы-
дающиеся, трудно, с усилием подчинявшиеся, но все-таки под-
чинявшиеся. Приходили в острог такие, которые уж слишком
зарвались, слишком выскочили из мерки на воле, так что уж и
преступления свои делали под конец как будто не сами собой,
как будто сами не зная зачем, как будто в бреду, в чаду; часто
из тщеславия, возбужденного в высочайшей степени. Но у нас
их тотчас осаживали, несмотря на то что иные, до прибытия
в острог, бывали ужасом целых селений и городов. Оглядываясь
кругом, новичок скоро замечал, что он не туда попал, что здесь
дивить уже некого, и приметно смирялся и попадал в общий тон.
Этот общий тон составлялся снаружи из какого-то особенного
собственного достоинства, которым был проникнут чуть не каж-
дый обитатель острога. Точно в самом деле звание каторжного,
решеного, составляло какой-нибудь чин, да еще и почетный. Ни
признаков стыда и раскаяния! Впрочем, было и какое-то наруж-
ное смирение, так сказать официальное, какое-то спокойное ре-
зонерство: «Мы погибший народ, — говорили они, — не умел на
воле жить, теперь ломай зеленую улицу, поверяй ряды». — «Не
слушался отца и матери, послушайся теперь барабанной шку-
ры». — «Не хотел шить золотом, теперь бей камни молотом». Всё
это говорилось часто, и в виде нравоучения и в виде обыкновен-
ных поговорок и присловий, но никогда серьезно. Всё это были
только слова. Вряд ли хоть один из них сознавался внутренно
в своейбеззаконности.Попробуйктонеиз каторжных упрекнуть
арестанта его преступлением, выбранить его (хотя, впрочем, не
в русском духе попрекать преступника) — ругательствам не бу-
дет конца. А какие были они все мастера ругаться! Ругались они
утонченно, художественно. Ругательство возведено было у них
в науку; старались взять не столько обидным словом, сколько