Упрощенная HTML-версия
23
I. МЕРТВЫЙ ДОМ
вынести столько таких ощущений, о которых, не испытав их на
самом деле, я бы не мог иметь даже приблизительного понятия.
Например, я бы никогда не мог представить себе: что страшного
и мучительного в том, что я во все десять лет моей каторги ни
разу, ни одной минуты не буду один? На работе всегда под кон-
воем, дома с двумястами товарищей и ни разу, ни разу — один!
Впрочем, к этому ли еще мне надо было привыкать!
Были здесь убийцы невзначай и убийцы по ремеслу, разбой-
ники и атаманы разбойников. Были просто мазурики и бродяги-
промышленники по находным деньгам или по столевской части.
Были и такие, про которых трудно решить: за что бы, кажется,
они могли прийти сюда? А между тем у всякого была своя по-
весть, смутная и тяжелая, как угар от вчерашнего хмеля. Вообще
о былом своем они говорили мало, не любили рассказывать и,
видимо, старались не думать о прошедшем. Я знал из них даже
убийц до того веселых, до того никогда не задумывающихся,
что можно было биться об заклад, что никогда совесть не ска-
зала им никакого упрека. Но были и мрачные дни, почти всегда
молчаливые. Вообще жизнь свою редко кто рассказывал, да и лю-
бопытство было не в моде, как-то не в обычае, не принято. Так
разве, изредка, разговорится кто-нибудь от безделья, а другой
хладнокровно и мрачно слушает. Никто здесь никого не мог уди-
вить. «Мы — народ грамотный!» — говорили они часто, с каким-то
странным самодовольствием. Помню, как однажды один разбой-
ник, хмельной (в каторге иногда можно было напиться), начал
рассказывать, как он зарезал пятилетнего мальчика, как он об-
манул его сначала игрушкой, завел куда-то в пустой сарай да там
и зарезал. Вся казарма, доселе смеявшаяся его шуткам, закрича-
ла как один человек, и разбойник принужден был замолчать;
не от негодования закричала казарма, а так, потому что
не надо
было
про это
говорить, потому что говорить
про это
не приня-
то. Замечу, кстати, что этот народ был действительно грамотный
и даже не в переносном, а в буквальном смысле. Наверно, более