Упрощенная HTML-версия
М И Л Ы Й Д Р У Г
14
— Вот привязался проклятый бронхит! А ведь лето в раз-
гаре. Нет уж, зимой я непременно поеду лечиться в Ментону.
Какого черта, в самом деле, здоровье дороже всего!
Они остановились на бульваре Пуасоньер, возле большой
стеклянной двери, на внутренней стороне которой был наклеен
развернутый номер газеты. Какие-то трое стояли и читали ее.
Над дверью, точно воззвание, приковывала к себе взгляд
ослепительная надпись, выведенная огромными огненными
буквами, составленными из газовых рожков: «Французская
жизнь». В полосе яркого света, падавшего от этих пламенеющих
слов, внезапно возникали фигуры прохожих, явственно разли-
чимые, четкие, как днем, и тотчас же снова тонули во мраке.
Форестье толкнул дверь.
— Сюда, — сказал он.
Дюруа вошел, поднялся по роскошной и грязной лестнице,
которую хорошо было видно с улицы, и, пройдя через перед-
нюю, где двое рассыльных поклонились его приятелю, очутил-
ся в пыльной и обшарпанной приемной, — стены ее были оби-
ты выцветшим желтовато-зеленым трипом, усеянным пятнами,
а кое-где словно изъеденным мышами.
— Присядь, — сказал Форестье, — я вернусь через пять минут.
И он скрылся за одной из трех дверей, выходивших в при-
емную.
Странный, особенный, непередаваемый запах, запах редак-
ции, стоял здесь. Дюруа, скорее изумленный, чем оробевший, не
шевелился. Время от времени какие-то люди пробегали мимо
него из одной двери в другую, — так быстро, что он не успевал
разглядеть их.
С деловым видом сновали совсем еще зеленые юнцы, держа
в руке лист бумаги, колыхавшийся на ветру, который они под-
нимали своей беготней. Наборщики, у которых из-под халата,
запачканного типографской краской, виднелись суконные брю-
ки, точь-в-точь такие же, как у светских людей, и чистый белый
воротничок, бережно несли кипы оттисков — свеженабранные,
еще сырые гранки. Порой входил щуплый человечек, одетый че-
ресчур франтовски, в сюртуке, чересчур узком в талии, в брюках,