Упрощенная HTML-версия
19
БОН-БОН
Ч
то Пьер Бон-Бон был ресторатор с необыкновенными до-
стоинствами, этого, я полагаю, не решится отрицать никто
из людей, посещавших маленькое Cafe? в Cul-de-sac Лефевр
в Руане. Что Пьер Бон-Бон был не менее выдающийся философ сво-
его времени, это еще неоспоримее. Без сомнения, его паштеты были
безупречны; но какое перо способно воздать должное его эссе о при-
роде, его мыслям о душе, его наблюдениям о разуме? Если его омле-
ты, его фрикандо были неоценимы, то какой литератор его эпохи не
заплатил бы за «Идеи Бон-Бона» вдвое больше, чем за все «Идеи» всех
остальных «ученых», вместе взятых? Бон-Бон рылся в таких библио-
теках, где никто другой не рылся, прочел столько, что никто другой
не мог бы даже представить себе такой груды книг, понял больше,
чем всякий другой считал возможным понять; и хотя в эпоху его
славы нашлись в Руане авторы, утверждавшие, будто «его высказы-
вания не обладают чистотой слога Академии, ни глубиной Лицея»,
хотя его доктрины были поняты далеко не всеми, но отсюда вовсе
не следует, что их было трудно понять. Я думаю, что многие считали
их темными именно вследствие их очевидности. Бон-Бону сам Кант
обязан своей метафизикой. Он не был ни платоником, ни, строго го-
воря, аристотелианцем; он не тратил, подобно новейшему Лейбницу,
* Перевод с французского В. В. Левика. —
Примеч. ред.
Когда я в глотку лью коньяк,
Я сам ученей, чем Бальзак,
И я мудрее, чем Пибрак,
Мне нипочем любой казак.
Пойду на рать таких вояк
И запихну их в свой рюкзак.
Могу залезть к Харону в бак
И спать, пока везет чудак,
А позови меня Эак,
Опять не струшу я никак.
И сердце тут ни тик, ни так,
Я только гаркну: «Сыпь табак!»*