Упрощенная HTML-версия
17
ОБИТЕЛЬ?Г ОРЕСТИ
Этот кот, сидевший в одиночестве на кухне, казалось, варил похлеб-
ку сам для себя, и он же, конечно, поставил на дубовый стол тарелку
в зеленых и красных цветах, оловянный кубок, весь исцарапанный,
конечно, его же когтями, и фаянсовый кувшин с грубо намалеванным
сбоку голубым гербом, тем же, что на портале, на выступе свода и на
фамильных портретах.
Для кого был поставлен этот скромный прибор в этом замке без
обитателей? Быть может, для домашнего духа, для genius loci, для ко-
больда, верного избранному жилищу, и черный кот с непроницаемо
загадочным взглядом ждал его, чтобы прислуживать ему, перекинув
через лапу салфетку.
Котелок продолжал кипеть, а кот сидел все так же неподвижно на
своем посту, точно часовой, которого забыли сменить. Наконец разда-
лись шаги, тяжелые и грузные шаги пожилого человека; послышалось
покашливание, звякнула щеколда, и в кухню вошел старик, с виду не
то крестьянин, не то слуга.
При появлении старика черный кот, очевидно давний его при-
ятель, покинул свое место у очага и стал по-дружески тереться о его
ноги, выгибая спину, выпуская и пряча когти и издавая то хриплое
урчание, которое у кошачьей породы служит знаком наивысшего
удовлетворения.
— Ладно, ладно, Вельзевул, — сказал старик и нагнулся, чтобы от-?
дать коту долг вежливости, погладив шершавой рукой его облезлую
спину, — я знаю, ты меня любишь, и мы с бедным моим господином
слишком здесь одиноки, чтобы не ценить ласки животного, хоть и
лишенного души, но как будто все понимающего.
Покончив со взаимными любезностями, кот засеменил впереди
старика, направляя его шаги к очагу, как бы для того, чтобы передо-
верить ему присмотр за котелком, на который он взирал с умильней-
шим вожделением, ибо Вельзевул заметно старел, стал туг на ухо и
утратил прежнюю зоркость глаз и сноровку в лапах, чем день ото дня
сокращались те возможности, которые давала ему охота на птиц и на
мышей; потому-то он не сводил взгляда с похлебки, надеясь получить
свою долю и заранее облизываясь.
Пьер — так звали старого слугу — подбросил хворосту в еле тле-
ющий огонь, ветки, извиваясь, затрещали, и вскоре яркое пламя
взвилось вверх под веселую перестрелку искр. Казалось, это резвят-
ся саламандры, отплясывая сарабанду в языках пламени. Жалкий
чахоточный сверчок, обрадовавшись теплу и свету, попытался бы-
ло отбивать такт в свои литавры, но издал лишь какой-то сиплый
звук.