Упрощенная HTML-версия
е го проща льный пок лон
14
— Полагаю, Уотсон, мы вправе смотреть на вас как на литера-
тора, — сказал он. — Как бы вы определили слово «дикий»?
— Первобытный, неприрученный, затем — странный, причуд-
ливый, — предложил я.
Он покачал головой.
— Оно заключает в себе кое-что еще, — сказал он. — Скрытый
намек на нечто страшное, даже трагическое. Припомните иные
из тех рассказов, посредством которых вы испытываете терпе-
ние публики, — и вы сами увидите, как часто под диким крылось
преступное. Поразмыслите над этим «делом рыжих». Понача-
лу оно рисовалось просто какой-то дичью, а ведь разрешилось
попыткой самого дерзкого ограбления. Или эта дикая история
с пятью апельсиновыми зернышками, которая раскрылась как
заговор убийц. Это слово заставляет меня насторожиться.
— А оно есть в телеграмме?
Он прочитал вслух:
— «Только что со мной произошла совершенно дикая, невооб-
разимая история. Не разрешите ли с вами посоветоваться?
Скотт-Эклс.
Чаринг-Кросс, почтамт
».
— Мужчина или женщина? — спросил я.
— Мужчина, конечно. Женщина никогда бы не послала теле-
граммы с оплаченным ответом. Просто приехала бы.
— Вы его примете?
— Дорогой мой Уотсон, вы же знаете, как я скучаю с тех пор,
как мы посадили за решетку полковника Карузерса. Мой мозг, по-
добно перегретому мотору, разлетается на куски, когда не подклю-
чен к работе, для которой создан. Жизнь — сплошная пошлость,
газеты выхолощены, отвага и романтика как будто навсегда ушли
из преступного мира. И вы еще спрашиваете, согласен ли я озна-
комиться с новой задачей, хотя бы она оказалась потом самой
заурядной! Но если я не ошибаюсь, наш клиент уже здесь.
На лестнице послышались размеренные шаги, и минутой поз-
же в комнату вошел высокий, полный, седоусый и торжественно
благопристойный господин. Тяжелые черты его лица и важная
осанка без слов рассказывали его биографию. Все — от гетр до
золотых его очков — провозглашало, что перед вами консерва-
тор, верный сын церкви, честный гражданин, здравомыслящий и
в высшей степени приличный. Но необыденное происшествие, как
видно, возмутило его прирожденное спокойствие и напоминало