Упрощенная HTML-версия
35
благоприятствует человеку столь явно. Ах, как
это верно, что счастье наше зависит от нас са-
мих! Казалось бы, чего еще желать? Я принят
как свой в прекраснейшей семье, старик любит
меня как сына, малыши — как отца, а Лотта…
Альберт, добрейшая душа, не омрачает моего
счастья никакими изъявлениями недовольства
или враждебности, но, напротив, осыпает меня
знаками искренней дружбы; после Лотты нет
у него во всем свете существа ближе меня!..
Вильгельм, ты бы заслушался наших трогатель-
ных речей, когда мы, гуляя вдвоем, беседуем
оЛотте!Нет ничегонелепее этойдружбы, ивсеже
ко мне часто приходят светлые слезы умиления.
Он рассказывает мне о том, как добрая матуш-
ка ее, сходя во гроб, поручила Лотте хозяйство
и детей, а Лотту — его заботам; как с той поры
она совершенно переменилась, как перед лицом
горя, в неустанных хлопотах по дому, стала она
настоящей матерью, и ни единый миг ее жизни
не проходит без деятельной любви, без труда, но
при этом не утратила она своего веселого, лег-
кого нрава… Я молча слушаю его, срываю при-
дорожные цветы, заботливо соединяю их в букет
и… бросаю в медленно струящийся мимо поток,
а потом провожаю взглядом до ближайшей излу-
чины… Не помню, писал ли я тебе, что Альберт
останется в здешних краях, получив должность и
изрядное жалованье от двора, при котором при-
нят он более чем благосклонно. Не много видел я
людей, могущих сравниться с ним в основатель-
ности и усердии к делам.
12 августа
Да, несомненно, Альберт — лучший из лю-
дей в подлунном мире. Вчера вышла у нас с ним
удивительная сцена. Я заехал к нему, чтобы про-
ститься: мне пришла охота отправиться верхом
в горы, откуда я тебе и пишу; и вот, расхаживая
взад-вперед по его комнате, вдруг обратил я вни-
мание на его пистолеты.
— Не одолжишь ли мне на дорогу свои писто-
леты? — сказал я.
— Сделай милость, — отвечал он, — если
возьмешь на себя труд зарядить их; у меня висят
они лишь pro forma.
Я снял со стены один пистолет; он между тем
продолжал:
— С тех пор как моя осторожность сыграла
со мной коварную шутку, я решил вовсе не брать
их в руки.
Я изъявил желание услышать сию историю.
— Однажды прожил я месяца четыре у одного
приятеля в деревне, — стал он рассказывать. —
Среди вещей моих была пара незаряженных кар-
манных пистолетов, и я спал спокойно. Однажды
в дождливый полдень, праздно сидя в комнате,
надумал я вдруг, сам не знаю как, зарядить ору-
жие, рассудив, что сия мера окажется нелишнею,
если кому-нибудь вздумается напасть на нас. Ты
ведь знаешь, как это бывает. Я дал их слуге,
приказав вычистить и зарядить. Он же принял-
ся дурачиться с девушками и пугать их; один
пистолет каким-то чудом возьми да и выстрели,
а в стволе оказался шомпол, который и угодил
одной девушке в правую руку, повредив большой
палец. Вдобавок к отчаянным крикам, слезам и
причитаниям мне выпало еще и удовольствие
оплатить услуги лекаря. С той поры я держу
оружие незаряженным. Друг мой, какой прок
в осторожности? Опасность ею не отвратишь!
А впрочем…
Как тебе уже известно, я люблю его, и все
в нем устраивает меня, если не считать этих
«впрочем»… Ведь само собою разумеется, что
всякое общее правило имеет и исключения. Но
уж таков этот человек! Решив, что сказал нечто
необдуманное, нечто чересчур общее, некую
полуистину, он тотчас спешит с оговорками,
уточнениями, разъяснениями и прибавлениями
и не успокоится, пока от сути не останется и
следа.
Он и в этот раз сильно углубился в предмет;
в конце концов я перестал слушать и вдруг заба-
вы ради приставил пистолет ко лбу.
— Фу! — воскликнул Альберт, отнимая у ме-
ня пистолет. — Что за ребячество!
— Но ведь он не заряжен, — оправдывался я.
— И что же из того? — сердито молвил он. —
Я не могу даже думать о том, что люди способ-
ны дойти до такого безумия, чтобы застрелиться!
Одна лишь мысль об этом вызывает во мне от-
вращение!
— Удивительные существа эти «люди», раз
уж мы заговорили о них! — воскликнул я. — Как
скоры они на определения: «это — безумие,
а это — умно, это хорошо, а это дурно»!.. Какой
прок от определений? А подумали ли эти «люди»
о скрытых предпосылках того или иного поступ-
ка? Знают ли они наверное причины, по которым
сей поступок был совершен и даже должен был
быть совершен? Будь так, они не стали бы торо-
питься со столь категоричными суждениями!