Упрощенная HTML-версия
30
Л. Н. Толстой
глазами: и на Катю, и на наших людей, и на Соню, и на себя,
и на свои занятия. Книги, которые прежде я читывала толь-
ко для того, чтобы убавить скуку, сделались вдруг для меня
одним из лучших удовольствий в жизни; и все только оттого,
что мы поговорили с ним о книгах, читали с ним вместе и он
привозил мне их. Прежде занятия с Соней, уроки ей были для
меня тяжелою обязанностью, которую я усиливалась испол-
нять только по сознанию долга; он посидел за уроком — и сле-
дить за успехами Сони сделалось для меня радостью. Выучить
целую музыкальную пьесу прежде казалось мне невозмож-
ным; а теперь, зная, что он будет слушать и похвалит, может
быть, я по сорока раз сряду проигрывала один пассаж, так что
бедная Катя затыкала уши ватой, а мне все не было скучно.
Те же старые сонаты как-то совсем иначе фразировались те-
перь и выходили совсем иначе и гораздо лучше. Даже Катя,
которую я знала и любила как себя, и та изменилась в моих
глазах. Теперь только я поняла, что она вовсе не была обязана
быть матерью, другом, рабой, какой она была для нас. Я поня-
ла все самоотвержение и преданность этого любящего созда-
нья, поняла все, чем я обязана ей; и еще больше стала любить
ее. Он же научил меня смотреть на наших людей, крестьян,
дворовых, девушек совсем иначе, чем прежде. Смешно ска-
зать, а до семнадцати лет я прожила между этими людьми бо-
лее чужая для них, чем для людей, которых никогда не видала;
ни разу не подумала, что эти люди так же любят, желают и
сожалеют, как и я. Наш сад, наши рощи, наши поля, которые
я так давно знала, вдруг сделались новыми и прекрасны-
ми для меня. Недаром он говорил, что в жизни есть только
одно несомненное счастье — жить для другого. Мне тогда это
странно казалось, я не понимала этого; но это убеждение, по-
мимо мысли, уже приходило мне в сердце. Он открыл мне це-
лую жизнь радостей в настоящем, не изменив ничего в моей