Упрощенная HTML-версия
28
Л. Н. Толстой
к своей наружности. Души же моей он не знал; потому что лю-
бил ее, потому что в то самое время она росла и развивалась,
и тут-то я могла обманывать и обманывала его. И как легко
мне стало с ним, когда я ясно поняла это! Эти беспричинные
смущения, стесненность движений совершенно исчезли во
мне. Я чувствовала, что спереди ли, сбоку ли, сидя или стоя
он видит меня, с волосами кверху или книзу, — он знал всю
меня и, мне казалось, был доволен мною, какою я была. Я ду-
маю, что, ежели бы он, против своих привычек, как другие,
вдруг сказал мне, что у меня прекрасное лицо, я бы даже ни-
сколько не была рада. Но зато как отрадно и светло на душе
становилось мне, когда он после какого-нибудь моего слова,
пристально поглядев на меня, говорил тронутым голосом, ко-
торому старался дать шутливый тон:
— Да, да, в вас
есть
. Вы славная девушка, это я должен ска-
зать вам.
И ведь за что я получала тогда такие награды, наполняв-
шие мое сердце гордостью и весельем? За то, что я говорила,
что сочувствую любви старого Григорья к своей внучке, или
за то, что до слез трогалась прочитанным стихотвореньем
или романом, или за то, что предпочитала Моцарта Шульго-
фу. И удивительно, мне подумалось, каким необыкновенным
чутьем угадывала я тогда все то, что хорошо и что надо бы
любить; хотя я тогда еще решительно не знала, что хорошо и
что надо любить. Большая часть моих прежних привычек и
вкусов не нравились ему, и стоило движеньем брови, взглядом
показать, что ему не нравится то, что я хочу сказать, сделать
свою особенную, жалкую, чуть-чуть презрительную мину,
как мне уже казалось, что я не люблю того, что любила преж-
де. Бывало, он только хочет посоветовать мне что-нибудь,
а уж мне кажется, что я знаю, что он скажет. Он спросит меня,
глядя мне в глаза, и взгляд его вытягивает из меня ту мысль,