Упрощенная HTML-версия
35
расположенные на разной высоте, а неровность
этажей скрадывалась ступенями. Мы, дети, то
есть младшая сестра и я, больше всего любили
играть в просторных сенях, где одна из дверей
вела в деревянную решетчатую клеть, на ули-
це, под открытым небом. Такие клети имелись
во Франкфурте при многих домах и звались
«садками». Женщины, сидя в них, занимались
шитьем и вязаньем, кухарка перебирала там
салат, соседки перекликались друг с другом,
и в теплую погоду это придавало улицам южный
характер. Здесь, в непосредственном общении
с внешним миром, все чувствовали себя легко и
непринужденно. Благодаря «садкам» дети легко
знакомились с соседями, и меня очень полюбили
жившие насупротив три брата фон Оксенштейн,
сыновья покойного шультгейса. Они всячески за-
бавлялись мною и иной раз меня поддразнивали.
Мои родные любили рассказывать о разных
проделках, на которые меня подбивали эти во-
обще-то степенные и замкнутые люди. Упомяну
лишь об одной из них. В городе недавно ото-
шел горшечный торг, и у нас не только запас-
лись этим товаром для кухни, но и накупили
разной игрушечной посуды для детей. Однажды,
в послеполуденное время, когда в доме стояла
тишина, я возился в «садке» со своими мисками и
горшочками, но так как это не сулило мне ничего
интересного, я швырнул один из горшочков на
улицу и пришел в восторг от того, как весело он
разлетелся на куски. Братья Оксенштейн, видя,
какое мне это доставляет удовольствие, — я да-
же захлопал в ладоши от радости, — крикнули:
«А ну еще!» Нимало не медля, я кинул еще один
горшок и, под непрерывные поощрения: «Еще,
а ну еще!» — расколотил о мостовую решитель-
но все мисочки, кастрюлечки и кувшинчики. Со-
седи продолжали подзадоривать меня, я же был
рад стараться. Но мой запас быстро истощился,
а они всё восклицали: «Еще! Еще!» Недолго ду-
мая, я помчался на кухню и притащил глиняных
вадцать
восьмого
августа 1749 года,
в полдень, с две-
надцатым ударом
колокола, я поя-
вился на свет во
Франкфурте-на-
Майне. Располо-
жение созвездий
мне благоприят
ствовало: солнце,
стоявшее под зна-
ком Девы, было
в зените. Юпитер
и Венера взирали на него дружелюбно, Мерку-
рий — без отвращения, Сатурн и Марс ничем
себя не проявляли; лишь полная Луна была тем
сильнее в своем противостоянии, что настал ее
планетный час. Она-то и препятствовала моему
рожденью, каковое могло совершиться не ранее,
чем этот час минует.
Сии добрые предзнаменования, впоследствии
высоко оцененные астрологами, вероятно, и со-
хранили мне жизнь: из-за оплошности повиваль-
ной бабки я родился полумертвый, и понадобилось
немало усилий для того, чтобы я увидел свет. Это
обстоятельство, так встревожившее мою родню,
пошло, однако, на пользу моим согражданам, ибо
дед мой, шультгейс Иоганн Вольфганг Текстор,
озаботился учредить должность городского аку-
шера и ввел, вернее, возобновил обучение по-
вивальных бабок, что, надо думать, сохранило
жизнь многим явившимся на свет после меня.
Вспоминая младенческие годы, мы нередко
смешиваем слышанное от других с тем, что было
воспринято нами непосредственно. Итак, не вда-
ваясь по этому поводу в кропотливые изысканья,
ибо они все равно ни к чему бы не привели, ска-
жу, что жили мы в старинном доме, состоявшем,
собственно, из двух соединенных вместе домов.
Лестница, наподобие башенной, вела в комнаты,