35
Сергей К. сидел в своей комнате, разделённой надвое шкафами
с французскими книгами. В столовой, сохранившей следы восем-
надцатого века, было тихо — семья, вплоть до бабушки, уже отпила
вечерний чай и разбрелась по своим комнатам. Бабушка, должно
быть, в это время снимала свою наколку перед зеркалом, или, может
быть, мазала руки на ночь какой-нибудь пастой, или освобождала
себя от корсета с помощью своей горничной; мать, должно быть,
писала своей подруге в Париж, или, может быть, перечитывала
свой девичий альбом, или распускала волосы перед зеркальным
шкафом, в то время как её горничная опускала шторы. Отец в это
время подъезжал к яхт-клубу на Морской, чтоб провести ночь за
зелёным столом, или, может быть, входил в ресторан «Кюба», чтоб
встретиться там с одной из полночных див.
Часы в столовой пробили одиннадцать. Раздался звонок, вошёл
неизвестный поэт, и друзья отправились.
Луна и звёзды прояснились над городом. Поскрипывал снег,
гудели белые от света, наполненные земгусарами трамваи, кине-
матографы предлагали зрелища, личности под воротами — порно-
графические книжки и карточки, трусцой на извозчиках ехали
парочки, таксомоторы двигались, приготовляясь нестись.
На панелях кучками стояли, ходили, подтанцовывали
женщины с раскрашенными лицами.
Неизвестный поэт остановился.
— Вспомни вчерашнюю ночь, — повернул он своё, с нависающим
лбом, с атрофированной нижней частью, лицо к Сергею К., — когда
Нева превратилась в Тибр, по садам Нерона, по Эсквилинскому
кладбищу мы блуждали, окружённые мутными глазами Приапа.
Я видел новых христиан, кто будут они? Я видел дьяконов, раздат-
чиков хлебов, я видел неясные толпы, разбивающие кумиры. Как
ты думаешь, что это значит, что это значит?
Неизвестный поэт смотрел вдаль.
На небе перед ним постепенно выступал страшный, заколоченный,
пустынный, поросший травой город — друзья шли по освещённой,
жужжащей, стрекочущей, напевающей, покрикивающей, позвани-
вающей, поблёскивающей, поигрывающей улице, среди ничего не
подозревавшей толпы.