Упрощенная HTML-версия
25
Плотники
Круглыми сутками стоял белый туман такой густоты, что в двух
шагах не было видно человека. Впрочем, ходить далеко в одиночку не
приходилось. Немногие направления — столовая, больница, вахта —
угадывались неведомо как приобретенным инстинктом, сродни тому
чувству направления, которым в полной мере обладают животные и
которое в подходящих условиях просыпается и в человеке.
Градусника рабочим не показывали, да это было и не нужно —
выходить на работу приходилось в любые градусы. К тому же ста-
рожилы почти точно определяли мороз без градусника: если стоит
морозный туман, значит, на улице сорок градусов ниже нуля; если
воздух при дыхании выходит с шумом, но дышать еще не трудно —
значит, сорок пять градусов; если дыхание шумно и заметна одыш-
ка — пятьдесят градусов. Свыше пятидесяти пяти градусов — пле-
вок замерзает на лету. Плевки замерзали на лету уже две недели.
Каждое утро Поташников просыпался с надеждой — не упал
ли мороз? Он знал по опыту прошлой зимы, что, как бы ни была
низка температура, для ощущения тепла важно резкое изменение,
контраст. Если даже мороз упадет до сорока — сорока пяти гра-
дусов — два дня будет тепло, а дальше чем на два дня не имело
смысла строить планы.
Но мороз не падал, и Поташников понимал, что выдержать доль-
ше не может. Завтрака хватало, самое большее, на один час работы,
потом приходила усталость, и мороз пронизывал все тело до костей —
это народное выражение отнюдь не было метафорой. Можно было
только махать инструментом и скакать с ноги на ногу, чтобы не
замерзнуть до обеда. Горячий обед, пресловутая юшка и две ложки
каши, мало восстанавливал силы, но все же согревал. И опять силы
для работы хватало на час, а затем Поташникова охватывало жела-
ние не то согреться, не то просто лечь на колючие мерзлые камни
и умереть. День все же кончался, и после ужина, напившись воды