26
Может быть, какие-то ужасные передряги. А я ведь не мальчик.
Я солидный семейный человек, мне вот-вот (неужели правда?)
стукнет сорок. Пора успокоиться и остепениться. Избегать излиш-
них волнений, стрессовых ситуаций и сквозняков. Надеть халат,
заварить некрепкий чай, ну, в крайнем случае, выкурить трубку и
сидеть себе за письменным столом, сочиняя какой-нибудь роман
с плавно разворачивающимся сюжетом.
— Из всех человеческих пороков самым отвратительным являет-
ся благоразумие, — сказал черт.
— Пошел вон! — сказал я. — Не суйся не в свое дело. Ты мне на
доел.
— Ты мне тоже, — сказал черт. — Особенно в такие минуты, когда
ты становишься добродетельным. Слушай, слушай, — зашептал он, —
ты же хорошо знаешь, что благоразумие неблагоразумно. Сегодня ты
боишься простудиться, а завтра на тебя кирпич упал, и тогда какая
разница, был ты простужен или нет? Ну что ты колеблешься? Тебе
такая удача выпадает, воспользуйся! Поедем посмотрим, что там
ваши коммунисты навыдумывали за шестьдесят лет.
— А ты любишь коммунистов? — спросил я насмешливо.
— Ну а как же! — закричал черт. — Как же их не любить? Они
ведь тоже вроде чертей, всегда что-нибудь веселое придумают. Слу-
шай, ну давай поедем, я тебя очень прошу.
— Ладно, — сказал я. — Допустим, я поеду. Но это будет послед-
няя авантюра, в которую ты меня втравливаешь.
— Прекрасно! — зааплодировал черт. — Замечательно! Вполне
даже возможно, что она будет последняя.
— Идиотина! — сказал я ему. — Чему радуешься? Если со мной
что-нибудь случится, что ты без меня будешь делать?
— Да-да, — сказал черт печально. — Признаюсь, мне тебя будет
ужасно не хватать. Но, честно говоря, я бы предпочел тебя видеть
мертвым, чем благоразумным.
— Заткнись! — сказал я. — И не мешай мне думать.
— Затыкаюсь, — сказал черт смиренно и затих, понимая, что свое
дело он сделал.