ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
35
подстрелить себе на обед несколько альками (птица вроде нашего ку
лика). Хозяин держит порох и дробь на корабле, я знаю.
— Хорошо, я принесу, — сказал он и притащил большой кожаный
мешок с порохом (фунта в полтора весом, если не больше) да другой
с дробью, фунтов в пять или шесть. Он захватил также и пули. Все это
мы отнесли на баркас. Кроме того, в хозяйской каюте нашлось еще не
много пороху, который я пересыпал в одну из стоявших в ящике почти
пустую бутылку, перелив из нее остатки вина в другую. Таким образом,
мы запаслись всем необходимым для путешествия и вышли из гавани на
рыбную ловлю. В сторожевой башне, что стоит у входа в гавань, знали,
кто мы такие, и наше судно не привлекло внимания. Отойдя от берега
не больше как на милю, мы убрали парус и стали готовиться к ловле. Ве
тер был северо-северо-восточный, что не отвечало моим планам, потому
что, дуй он с юга, я мог бы наверняка доплыть до испанских берегов,
по крайней мере до Кадикса; но откуда бы он ни дул, я твердо решил
одно: убраться подальше от этого ужасного места, а потом будь что будет.
Поудив некоторое время и ничего не поймав — я нарочно не вы
таскивал удочки, когда у меня рыба клевала, чтобы мавр ничего не
видел, — я сказал:
— Тут у нас дело не пойдет; хозяин не поблагодарит нас за такой
улов. Надо отойти подальше.
Не подозревая подвоха, мавр согласился и поставил паруса, так
как он был на носу баркаса. Я сел за руль и, когда баркас отошел еще
мили на три в открытое море, лег в дрейф как будто затем, чтобы при
ступить к рыбной ловле. Затем, передав мальчику руль, я подошел
к мавру сзади, нагнулся, словно рассматривая что-то под ногами,
вдруг обхватил его, поднял и швырнул за борт. Мавр мгновенно вы
нырнул, ибо плавал как пробка, и стал умолять, чтобы я взял его на
баркас, клянясь, что поедет со мной хоть на край света. Он плыл так
быстро, что догнал бы лодку очень скоро, тем более что ветра почти не
было. Тогда я бросился в каюту, схватил охотничье ружье и, направив
на него дуло, крикнул, что не желаю ему зла и не сделаю ему ничего
дурного, если он оставит меня в покое.
— Ты хорошо плаваешь, — продолжал я, — на море тихо, и тебе
ничего не стоит доплыть до берега; я тебя не трону; но только попробуй