Упрощенная HTML-версия
ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОБИНЗОНА КРУЗО
22
В конце дня штурман и боцман стали упрашивать капитана позво
лить им срубить фок-мачту. Капитан долго упирался, но боцман при
нялся доказывать, что, если фок-мачту оставить, судно непременно
затонет, и он согласился, а когда снесли фок-мачту, грот-мачта начала
так шататься и так сильно раскачивать судно, что пришлось снести
и ее и таким образом освободить палубу.
Судите сами, что должен был испытывать все это время я — юнец
и новичок, незадолго перед тем испугавшийся небольшого волнения.
Но если после стольких лет память меня не обманывает, не смерть
была мне страшна тогда; во сто крат сильнее ужасала меня мысль
о том, что я изменил своему решению прийти с повинной к отцу и вер
нулся к прежним химерическим стремлениям, и мысли эти, усугуб-
ленные ужасом перед бурей, приводили меня в состояние, которого
не передать никакими словами. Но самое худшее было еще впереди.
Буря продолжала свирепствовать с такой силой, что, по признанию
самих моряков, им никогда не случалось видеть подобной. Судно
у нас было крепкое, но от тяжелого груза глубоко сидело в воде, и его
так качало, что на палубе поминутно слышалось: «Кренит! Дело —
табак!» Пожалуй, для меня было даже к лучшему, что я не вполне по
нимал значение этих слов, пока не попросил объяснить их. Однако
буря бушевала все яростнее, и я увидел — а это нечасто увидишь, —
как капитан, боцман и еще несколько человек, более разумных, чем
остальные, молились, ожидая, что корабль вот-вот пойдет ко дну. В до
вершение ко всему вдруг среди ночи один из матросов, спустившись
в трюм поглядеть, все ли там в порядке, закричал, что судно дало течь;
другой посланный донес, что вода поднялась уже на четыре фута. То-
гда раздалась команда: «Все к насосам!» Когда я услыхал эти слова,
у меня замерло сердце, и я упал навзничь на койку, где я сидел. Но
матросы растолкали меня, заявив, что если до сих пор я был бесполе
зен, то теперь могу работать, как и всякий другой. Тогда я встал, подо
шел к насосу и усердно принялся качать. В это время несколько мел
ких судов, груженных углем, будучи не в состоянии выстоять против
ветра, снялись с якоря и вышли в море. Когда они проходили мимо,
наш капитан приказал подать сигнал бедствия, то есть выстрелить
из пушки. Не понимая, что это значит, я пришел в ужас, вообразив,