Упрощенная HTML-версия
—
17
—
чертам жизнь, игру и заставляют забыть их недостатки; но таких об-
ществ у нас в России мало, в Петербурге еще меньше, вопреки тому,
что его называют совершенно европейским городом и владыкой хоро-
шего тона. Замечу мимоходом, что хороший тон царствует только там,
где вы не услышите ничего лишнего, но увы! Друзья мои! Зато как
мало вы там и услышите.
На балах Печорин с своей невыгодной наружностью терялся
в толпе зрителей, был или печален — или слишком зол, потому что
самолюбие его страдало. Танцуя редко, он мог разговаривать только
с теми дамами, которые сидели весь вечер у стенки, — а с этими-то
именно он никогда не знакомился... У него прежде было занятие —
сатира, — стоя вне круга мазурки, он разбирал танцующих, —
и его колкие замечания очень скоро расходились по зале и потом по
городу; — но раз как-то он подслушал в мазурке разговор одно-
го длинного дипломата с какою-то княжною... Дипломат под своим
именем так и печатал все его остроты, а княжна из одного приличия
не хохотала во всё горло; — Печорин вспомнил, что когда он гово-
рил то же самое и гораздо лучше одной из бальных нимф дня три
тому назад — она только пожала плечами и не взяла на себя даже
труд понять его; с этой минуты он стал больше танцевать и реже
говорить умно; — и даже ему показалось, что его начали принимать
с большим удовольствием. Одним словом, он начал постигать, что
по коренным законам общества в танцующем кавалере ума не
полагается!
Загремела увертюра; всё было полно, одна ложа рядом с ложей
Негуровых оставалась пуста и часто привлекала любопытные взоры
Печорина; это ему казалось странно, — и он желал бы очень наконец
увидать людей, которые пропустили увертюру Фенеллы.
Занавес взвился, —и в эту минуту застучали стулья в пустой ложе;
Печорин поднял голову, — но мог видеть только пунцовый берет и
круглую белую божественную ручку с божественным лорнетом, не-
брежно упавшую на малиновый бархат ложи; несколько раз он пробо-
вал следить за движениями неизвестной, чтобы разглядеть хоть глаз,
хоть щечку; напрасно, — раз он так закинул голову назад, что мог бы
видеть лоб и глаза... но как на зло ему огромная двойная трубка закры-
ла всю верхнюю часть ее лица. —У него заболела шея, он рассердился
и дал себе слово не смотреть больше на эту проклятую ложу. Первый
Г Л А В А I I