Упрощенная HTML-версия
3 5
« Я Н А П И Ш У Ч Т О - Н И Б У Д Ь С Т Р А Н Н О Е . . . »
у меня в голове помутилось, говорить не могу...» (Лопахин). И — внезап-
ное, как из-под земли, появление прохожего. И—звук лопнувшей струны.
Ритм существования чеховских героев, их положение «на грани»
весьма близки современному сознанию (только сегодня чеховской «нерв-
ности» аналогично, вероятно, иное понятие, которое давно вышло за
специальные рамки и стало одним из символов века, — «стресс»).
Однако есть в пьесе и третий, парадоксальный уровень общения пер-
сонажей — несловесный. После бурных монологов, лирических излия-
ний возникают в развитии действия моменты, когда персонажи вдруг
замолкают, и в этой тишине происходит самое главное: герои думают,
возникает общение душ.
Говоря парадоксально, для чеховской драмы наиболее результа-
тивно молчание. Не случайно ремарка «Пауза» становится одним из
характернейших элементов чеховской драмы, начиная с первой пьесы
без названия. В «Вишневом саде» 31 пауза, причем наиболее насыщено
ими «бездейственное» второе действие, где герои размышляют наибо-
лее интенсивно. Паузы играют большую роль в формировании чехов-
ского подтекста
*
.
Однако Чехов не злоупотребляет приемом. Подтекст у него охвачен
твердой оправой текста, живет органической жизнью внутри него.
Логика развития мировой драматургии режиссерского театра ведет
к тому, что понятие подтекста безмерно расширяется, включая в себя
весь драматический текст.
Подтекст съедает текст. Текст становится поводом для тотального
подтекста.
Режиссерский театр ХХ века, прежде всего — благодаря Чехову, по-
лучил возможность бесконечной игры архитектоническими формами,
подмен, отражений и превращений. Но это открытие оказалось ящиком
Пандоры.
После Станиславского и особенно Мейерхольда стало возможно
«ошинелить» «Женитьбу», превратить «Свадьбу» в «Пир во время чу-
мы» и даже телефонную книгу поставить как «Гамлета», увидев в ней
трагический подтекст.
Обратной стороной режиссерского своеволия оказывается упроще-
ние, уравнивание смысла «Гамлета» или «Вишневого сада» с телефон-
ной книгой.
Чеховская драматургия в подобных поисках остается по ту сторону
обрыва (разрыва). Подтекст у Чехова не становится тотальным приемом,
но знает свое место в художественной иерархии и иерархии бытия.
*
См. об этом:
Левитан Л. С.
Многоплановость сюжета пьесы А. П. Чехова
«Вишневый сад» // Сюжетосложение в русской литературе / Под ред. Л. М. Циле-
вича. Даугавпилс, 1980. С. 132–135.