Упрощенная HTML-версия
33
Аз же, отдохня, по трех днях ночью, покиня жену и
дети, по Волге сам-третей ушел к Москве. На Кострому при-
бежал, ано и тут протопопа же Даниила изгнали. Ох, горе!
Везде от дьявола житья нет!
Приехал к Москве, духовнику показался. И он на меня
учинился печален: «На што-де церковь соборную покинул?»
Опять мне другое горе! Таже царь пришел ночью к духовни-
ку благословитца, меня увидял тут — опять кручина: «На
што-де город покинул?» А жена и дети, и домочадцы, чело-
век с дватцеть, в Юрьевце остались, неведомо — живы, не-
ведомо — прибиты. Тут паки горе!
Посем Никон, друг наш, привез из Соловков Филип-
па-митрополита. А прежде его приезду Стефан-духовник
моля Бога и постяся седмицу с братьею — и я с ними тут
же — о патриархе, да же даст Бог пастыря ко спасению
душ наших, и с митрополитом Корнилием Казанским на-
писав челобитную за руками, подали царю и царице —
о духовнике Стефане, чтоб ему быть в патриархах. Он же не
восхотел сам и указал на Никона-митрополита. Царь ево и
послушал и пишет к нему послание навстречю: «Пресвя-
щенному Никону, митрополиту Новгороцкому и Велико-
луцкому и всеа Русии, радоватися», и прочая. Егда же при-
ехал, с нами, яко лис: челом да здорово! Ведает, что быть
ему в патриархах, и чтоб откуля помешка какова не учи-
нилась. Много о тех кознях говорить. Царь ево на патриар-
шество зовет, а он бытто не хочет, мрачил царя и людей,
а со Анною по ночам укладывают, как чему быть, и много
пружався со дьяволом, взошел на патриаршество Божиим
попущением, укрепя царя своим кознованием и клятвою
лукавою. Егда бысть патриархом, так нас и в Крестовую не
стал пускать, а се и яд отрыгнул. В Пост великой прислал
память казанскому протопопу Иванну Неронову, а мне был
отец духовной; я все у нево и жил в церкве; егда куды отлу-
чится, ино я ведаю церковь. И к месту говорили — на дво-
рец ко Спасу, да я не порадел или Бог не изволил. Народу
Диявол научил попов, и мужиков и баб: пришли к патриархову приказу, где я духовныя дела
делал, и, вытаща меня из приказу собранием, — человек с тысящу и с полторы их было, —
среди улицы били батожьем и топтали.