Упрощенная HTML-версия
И Г О Р Ь С У Х И Х
2 6
через несколько месяцев. А Гаев объявит о себе как о человеке восьмиде-
сятых годов и предложит отметить столетие «многоуважаемого шкапа».
И сразу же будет названа роковая дата торгов — двадцать второе августа.
Время разных персонажей имеет разную природу. Оно измеряется
минутами, месяцами, годами, т. е. имеет разные точки отсчета. Время
Фирса почти баснословно, оно все — в прошлом и, кажется, не имеет
очертаний: «Живу давно». Лопахин мыслит сегодняшней точностью ча-
сов и минут. Время Трофимова — в будущем, но оно столь же широко и
неопределенно, как и прошлое Фирса.
Оказываясь победителями или побежденными во внешнем сюжете,
герои чеховской драмы в равной степени останавливаются перед фено-
меном времени, вдруг — поверх социальных и психологических раз-
личий — совпадают в глубинном мироощущении. В самые, казалось
бы, неподходящие моменты, посреди бытовых разговоров, случайных
реплик и фраз разные герои проборматывают слова о непостижимом
феномене жизни. Эти слова — «простые как мычание», в них нет ниче-
го мудреного, никакой особой «философии времени», если подходить
к ним с требованиями объективной, драматической логики. Но в них
есть другое — глубокая правда лирического состояния, подобная тоже
простым пушкинским строчкам:
(Какая, кажется, и здесь философия?)
«Да, время идет», — вздохнет в начале первого действия Лопахин, на
что Гаев откликнется высокомерно-беспомощным «кого?». Но репликой
раньше он сам, в сущности, говорил о том же: «Когда-то мы с тобой, се-
стра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один
год, как это ни странно...»
Чуть позже старый Фирс скажет о старом способе сушения вишен
и в ответ на реплику Раневской: «А где же теперь этот способ?» — тоже
вздохнет: «Забыли. Никто не помнит». И кажется, что речь здесь идет не
только о вишне, но и о забытом умении жить.
Во втором действии посреди спора о будущем сада Раневская произ-
носит после паузы: «Я все жду чего-то, как будто над нами должен об-
валиться дом». И это опять реплика скорее не внешнего, а внутреннего
сюжета, продолжение того же общего размышления о времени.
В конце второго действия лихорадочные монологи о будущем декла-
мирует Петя Трофимов.
В третьем действии, даже в высший момент торжества, у Лопахина
вдруг вырвется: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась
как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить... И глядь — как раз — умрем.