Упрощенная HTML-версия
ЧАСТЬ?ПЕРВАЯ
8
наконец, издали то и дело доносилась ружейная пальба, которая,
правда, пока велась впустую, с единственной целью показать карау-
лу, швейцарским наемникам, мушкетерам и солдатам, окружавшим
Пале-Рояль (теперь и самый кардинальский дворец изменил имя),
что у народа тоже есть оружие.
Этой тенью Ришелье был Мазарини.
Он чувствовал себя одиноким и бессильным.
— Иностранец! — шептал он. — Итальянец! Вот их излюбленные
слова. С этими словами они убили, повесили, истребили Кончини.
Если бы я дал им волю, они бы и меня убили, повесили, истребили.
А какое я им сделал зло? Только прижал их немного налогами. Ду-
рачье! Они не понимают, что враг их совсем не итальянец, плохо
говорящий по-французски, а разные краснобаи, с чистейшим па-
рижским выговором разглагольствующие перед ними.
— Да, да, — бормотал министр с тонкой улыбкой, казавшейся
сейчас неуместной на его бледных губах, — да, ваш ропот напоми-
нает мне, как непрочна судьба временщика; но если вы это знае-
те, то знайте же, что я-то не простой временщик! У графа Эссекса
был великолепный перстень с алмазами, который подарила ему
царственная любовница; а у меня простое кольцо с вензелем и чис-
лом, но это кольцо освящено в церкви Пале-Рояля. Им не сломить
меня, сколько они ни грозятся. Они не замечают, что, хоть они
и кричат вечно «Долой Мазарини!», я заставляю их кричать так-
же: «Да здравствует герцог Бофор!», «Да здравствует принц Кон-
де!» или «Да здравствует парламент!». И вот герцог Бофор в Вен-
сене, принц не сегодня завтра угодит туда же, а парламент… (Тут
улыбка кардинала превратилась в гримасу такой ненависти, какой
никогда не видали на его ласковом лице.) Парламент… Посмот-
рим еще, что сделать с парламентом; за нас Орлеан и Монтаржи.
О, я спешить не стану; но те, кто начал криком: «Долой Мазари-
ни!», в конце концов будут кричать «долой» всем этим людям, каж-
дому по очереди.
Кардиналу Ришелье, которого они ненавидели, пока он был
жив, и о котором только и говорят с тех пор, как он умер, приходи-
лось хуже меня — ведь его несколько раз прогоняли, и очень часто
он боялся быть выгнанным. Меня же королева никогда не прого-
нит, и если я буду вынужден уступить народу, то она уступит вместе