Упрощенная HTML-версия
Его бурная деятельность зачастую не согласовывалась с медленным, устояв-
шимся укладом жизни. За ним не поспевали даже ближайшие соратники, послуш-
ный дотоле народ роптал, бунтовал, возмущался. А он будто подгонял себя и всех,
кто его окружал: «Быстрее! Быстрее! Жизнь коротка! Торопитесь делать дело!»
И вправду, человеческая жизнь коротка, ее проживаешь однажды и набело. Ка-
жется невероятным, что всего за 53 года, отпущенных ему Богом, Петр Великий
умудрился создать больше, чем все московские государи, правившие до него. Эта
колоссальная созидательная работа была немыслима без разрушений, без непри-
крытой (а иногда и замаскированной) вражды, без кровавой борьбы, без непо-
нимания и противления. Сквозняк, врывавшийся из «прорубленного в Европу
окна», не нравился многим, выдувал старое, но и новому, светлому зачастую не
оставлял места. Подавление недовольства, которое вызывали царские реформы,
отнимало массу времени и сил. Порою, не тратя слов на объяснения и выяснения,
царь казнил виноватых и невиновных, сметал на своем пути все препятствия и
продвигался к цели, которой почитал величие и могущество государства.
Чувствовал ли Петр угрызения совести, ощущал ли он страдания людей,
погибавших ради воплощения его великих и непонятных планов, признавал ли
собственные ошибки? Вопрос спорный. Но был в жизни Петра один незначитель-
ный на первый взгляд эпизод, о котором хочется вспомнить. Возможно, в какой-
то степени он послужит ответом. В 1706 году, еще до Полтавской битвы, еще до
затруднительной истории на реке Прут, задолго до смерти царевича Алексея,
Петр І оказался в Киеве и, конечно же, как всякий православный христианин, по-
желал помолиться в Киево-Печерской лавре. Существует предание, что всякому
верующему, проникающему в знаменитый монастырь сквозь ворота Троицкого
надвратного храма, отпускается половина совершенных им грехов. Услышав об
этом, Петр снял с головы треуголку и семь раз подряд входил и выходил сквозь
ворота Троицкой церкви. После чего, оказавшись на лаврском подворье, надел
шапку и проговорил: «Теперь, пожалуй, хватит!»
Прав был Александр Сергеевич Пушкин, когда в одной строфе, описывая
Петра Великого, употребил два прилагательных, казалось бы противоречащих
друг другу, — «ужасен» и «прекрасен». О таком ужасном и прекрасном государе мы
и поведем наш рассказ.