Упрощенная HTML-версия
26
как против его чести, так и против его жизни, умеет остерегаться роковой не-
сговорчивости. Он притворился, что подчиняется. Но не спускавшая с него глаз
Екатерина Медичи тотчас подмечает, что он страдает от ран, нанесенных его
единомышленникам. Его жизнь тоже под угрозой — и со стороны Гизов, и со сто-
роны герцога Анжуйского, и со стороны королевы-матери: она ненавидит его,
она прочла предсказание, что править будет он, — ненависть питает ее волю.
Генриху Наваррскому очень хотелось бы бежать, он даже заранее обдумал
свое бегство — в одну из ночей Масленичного карнавала. Его друзья придумали
дерзкий план и даже приступили к делу. Следовало опасаться второй Варфоло-
меевской ночи, которая не пощадила бы никого, даже принцев крови. Но пока
высокопоставленные заложники Генрих Наваррский и герцог Алансонский как
пленники содержатся в Венсенне.
Однако зловещий сигнал не прозвучит дважды: то, что оставалось от коро-
левской воли, уже угасает в теле, истощенном беспощадной болезнью.
Измученный чахоткой, обессиленный, испытывающий отвращение к удо-
вольствиям, сгибающийся под тяжестью короны, разочарованный, растерян-
ный и утомленный, Карл IX плачевно влачил свои последние дни. Угрызения
совести терзали его сознание в эти часы высшей отрешенности, когда человек
подводит итог своей жизни. Сколько предательств взывало к нему! Сколько тру-
пов, обвиняя, прошло перед его мысленным взором! Он сам принял решение
о необходимости тех поступков, которые совершил, и ответственность за них
ужасает его — ужасает именно теперь, когда он, ревностный католик, думает об
этом на смертном ложе как король, и призванный на суд истории, и покорный
суду своего Бога.
Тщетно мать старалась вызвать на его бледных холодных губах последнюю
улыбку сообщением об очередной победе их сторонников в провинции. Он об-
ратился к своей старой кормилице, истой гугенотке: «Ах, кормилица, сколько
убийств! Да простит мне их Господь!» И старая кормилица утешает болезненного
ребенка, которого вновь видит в этом несчастном принце. «Сир, — шепчет она, —
убийства на совести тех, кто был вашим советчиком!»
По правде говоря, протестантская легенда, должно быть, слегка драматизи-
ровала кончину этого короля, хотя, без сомнения, он умер в тревоге и смятении.
Рассказывают, будто вечером накануне Варфоломеевской ночи скульптор
Жан Гужон преспокойно ваял нимф фонтана Невинных и был убит застигшей
его на лесах пулей. Этот эпизод не имеет доказательств, но он символичен. Образ