Упрощенная HTML-версия
ТОМ?ПЕРВЫЙ
24
ничем иным, как человеческой рукою. Тем не менее эта рука извлек-
ла меня таки из моего тесного закута и швырнула на пол, и сразу же
после этого я ощутил два полновесных удара по обеим сторонам
моей физиономии, по тем самым местам, где теперь, да будет мне
позволено упомянуть об этом, — выросли весьма и весьма благопри-
стойные бакенбарды! Рука, которая, как я теперь могу судить, не-
сколько пострадала из-за вышеупомянутой мышечной игры моих
когтистых лапок, отвесила мне несколько оплеух, — вот так я и
узнал впервые о моральной причине и о следствии оной моральной
причины, и, конечно же, все тот же нравственный инстинкт заста-
вил меня убрать коготки с тем же проворством, с которым я было
выпустил их. В дальнейшем эта моя удивительная способность мол-
ниеносно втягивать коготки была совершенно справедливо призна-
на актом величайшей bonhomie* и воистину несравненной учтиво-
сти, а самого меня ласково прозвали «бархатной лапочкой»!
Как уже сказано, рука швырнула меня наземь. Вскоре, однако,
после этого она вновь схватила меня за голову и так сильно при-
давила ее, что я угодил мордочкой в жидкость, которую я, сам уж
не знаю, как я до этого дошел, — по-видимому, тут действовал какой-
то физиологический инстинкт, — начал лакать, что вызвало во мне
удивительное внутреннее довольство. Это было, как я теперь знаю,
сладкое молоко, — его-то я и пил; я был голоден и насыщался по
мере того, как пил его. Вот так и наступила, после познания пер-
вичных начал, блаженная пора моего физического воспитания.
Снова, но уже куда ласковей, чем прежде, меня схватили чьи-то ру-
ки и уложили на тепленькую подстилку. На душе у меня становилось
* Благодушности (
фр.
)
.