Упрощенная HTML-версия
К АПИТАН?ФРАК АСС
20
Непомерно большая старая шляпа из помятого, прорванного серо-
го фетра спускалась ему до бровей, вынуждая задирать нос, чтобы ви-
деть окружающее; общипанное перо, смахивающее на рыбий скелет,
вздымалось над тульей шляпы с намерением изобразить султан, но,
устыдясь своей дерзости, бессильно опадало сзади к полям. Воротник
из старинного гипюра, где ажурные просветы были не только делом
рук искусной кружевницы, но и приумножились от ветхости, окру-
жал шею поверх широченного камзола, который явно был сшит на
человека более рослого и плотного, нежели тонкий и хрупкий барон.
Руки его тонули в рукавах камзола, как в рукавах рясы, а ботфорты
с железными шпорами доходили ему до живота. Это причудливое
одеяние принадлежало покойному отцу барона, умершему несколько
лет тому назад, а теперь сын донашивал платье, которое созрело для
старьевщика еще при жизни первого владельца. В таком наряде, надо
полагать, весьма модном к началу прошлого царствования, барон
имел смешной и вместе с тем трогательный вид — он казался своим
собственным предком. Хотя к памяти отца он питал чисто сыновнее
благоговение и ему нередко случалось прослезиться, облачаясь в до-
рогие реликвии, как будто запечатлевшие в своих складках движения
и позы усопшего, однако молодому Сигоньяку не так уж нравилось
ходить в отцовских обносках. Просто другого платья у него не было,
и он обрадовался, найдя на дне сундука наследство такого рода. Его
собственная отроческая одежда стала ему мала и узка, а отцовская, по
крайней мере, не стесняла движений. Крестьяне, привыкнув чтить
эту одежду на старом бароне, не находили ее смешной и на сыне и
смотрели на нее с тем же почтением; они одинаково не замечали ни
дыр на полах кафтана, ни трещин на стенах замка. При всей своей
бедности Сигоньяк в их глазах по-прежнему был владетельным госпо-
дином, и упадок этого знатного рода не поражал их так, как поразил?
бы посторонних, а между тем поистине странное, и грустное, и за-
бавное зрелище являл молодой барон в старых отрепьях, на старой?
кляче, в сопровождении старого пса, точь-в-точь рыцарь смерти с гра-
вюры Альбрехта Дюрера.
Ответив приветливым движением руки на почтительный поклон
Пьера, барон молча сел к столу.
Старик снял с крюка котелок, вылил содержимое в глиняную миску
на покрошенный заранее хлеб и поставил ее перед бароном — такую
деревенскую похлебку до сих пор едят в Гаскони, — потом достал из
шкафа кусок студня, дрожавшего на салфетке, посыпанной маисовой
мукой, и водрузил на стол дощечку с этим излюбленным здесь кушань-
ем, которое вместе с похлебкой, куда был брошен кусок сала — судя по