Упрощенная HTML-версия
21
ГЛАВА?I I
французов, от первого до последнего: поют — значит, будут платить.
Во времена Лиги, о которой вспоминал сейчас Гито, распевали
только мессы, ну и было очень плохо. Едем, Гито, едем, посмотрим,
так ли хорош караул у Трехсот Слепых, как у заставы Сержантов.
И, махнув Коменжу рукой, он подъехал к д’Артаньяну, который
снова занял место во главе своего маленького отряда. Следом за
ним ехали кардинал и Гито, а немного поодаль остальные.
— Это правда, — проворчал Коменж, глядя вслед удаляющемуся
кардиналу. — Я и забыл: платить да платить, больше ему ничего не
надо.
Теперь они ехали по улице Сент-Оноре, беспрестанно рассеи-
вая по пути кучки народа. В толпе только и разговору было что
о новых эдиктах; жалели юного короля, который, сам того не зная,
разоряет народ; всю вину сваливали на Мазарини; поговаривали
о том, чтобы обратиться к герцогу Орлеанскому и к принцу Конде;
восторженно повторяли имена Бланмениля и Бруселя.
Д’Артаньян беспечно ехал среди народа, как будто он сам и
его лошадь были из железа; Мазарини и Гито тихо разговаривали;
мушкетеры, наконец узнавшие кардинала, хранили молчание.
Когда по улице Святого Фомы они подъехали к посту Трехсот
Слепых, Гито вызвал младшего офицера. Тот подошел с рапортом.
— Ну, как дела? — спросил Гито.
— Капитан, — ответил офицер, — все обстоит благополучно;
только в этом дворце что-то неладно, на мой взгляд.
И он показал рукой на великолепный дворец, стоявший там,
где позже построили театр «Водевиль».
— В этом доме? — спросил Гито. — Да ведь это особняк Рам-
булье.
— Не знаю, Рамбулье или нет, но только я видел своими глазами,
как туда входило множество подозрительных лиц.
— Вот оно что! — расхохотался Гито. — Да ведь это поэты!
— Эй, Гито, — сказал Мазарини, — не отзывайся так непочти-
тельно об этих господах. Я сам в юности был поэтом и писал стихи
на манер Бенсерада.
— Вы, монсеньор?!
— Да, я. Хочешь, продекламирую?
— Это меня не убедит. Я не понимаю по-итальянски.