Публикации

Алиса Порет. "Поэт (Даниил Хармс)", 1939 год

Конечно, это условность: Хармс, несмотря на свое сокрушительное обаяние и безумную активность, скорее не был вождем или интеллектуальным мотором содружества "Чинарей", и даже группы ОБЭРИУ. Этот десяток поэтов и мыслителей представлял собой идеальное демократическое сообщество, совершенную творческую коллективность, родившуюся в тот момент, когда такая коллективность уже не имела никаких реальных шансов на жизнь (этот мучительный парадокс зафиксирован в "Разговорах" Леонида Липавского, которые в своем роде — тоже "музей Хармса и его окружения").

Скорее Хармс стал лидером ретроспективно — именно им в первую очередь интересовались алчущие потерянных странных стихов юноши 60-х — 80-х, и отчасти на его эксцентричной харизме въехала в будущее вся гениальная компания: Введенский, Друскин, Липавский, Олейников (да и Вагинов с Заболоцким немало выиграли от соседства с ним в истории литературы).

И в каком-то смысле будущий музей ОБЭРИУ должен стать именно музеем чудесного сбережения того, что было обречено на пропажу, крупинок, оставшихся от этих людей, существовавших в распаде мира, быта и слова, монументом героям-хранителям и разыскательным эскападам, музеем недавней археологии. Понятно, какой здесь должен быть главный экспонат. Это — чемодан, который блокадной зимой 1941-1942 года больной, истощавший философ Яков Друскин вывез на саночках из разбомбленной хармсовской квартиры. Благодаря этому небольшому санному пути (и большому путешествию философа и чемодана в эвакуацию и обратно) до нас дошла большая часть вещей Хармса и Введенского. Об этой истории знают все, кто когда-либо интересовался обэриутами. Но кажется, что чемодан этот должен быть довольно объемным, хоть как-то соответствовать масштабу хранимых в нем сокровищ. Напротив, он на редкость мал, почти жалок, не предназначен для большой памяти. И эта неказистость очень точно резонирует с самой идеей музеефикации хрупкого обэриутского наследия.

Даниил Хармс, 1930-е годы

С ним — на выставке в музее Достоевского, в красиво изданной книге, в будущем музее — соседствует множество объектов, по крупицам собранным Дмитренко у коллекционеров, наследников, выживших свидетелей. Радиоприемник Хармса и печатная машинка Друскина, неизвестное рукописное предисловие к "Козлиной песни" Константина Вагинова, портреты: Хармса — руки Алисы Порет и Введенского — малевичевского ученика Константина Рождественского, впечатляющая коллекция детских книг обэриутов и множество удивительных фотографий. Но главное — десять неизвестных хармсовских автографов.

До недавнего времени они хранились в коллекции историка и филолога Сергея Григорьянца, к нему попали в 60-х — то ли от Друскина, то ли от Николая Харджиева, то ли еще от кого-то из живых тогда хармсовских друзей, и — как многие вещи этого первого подпольного периода русской литературы — десятилетиями лежали в квартире, пережив несколько волн увлечения обэриутами, и только сейчас выходят "в мир". Представление о поэте Данииле Хармсе эти тексты скорее не меняют, но среди них есть безусловные шедевры. Weekend публикует два доселе неизвестных текста и автограф одного известного стихотворения.

ссылка на источник

«Случаи и вещи» заняли всего один зальчик, причем довольно много места в нем отведено стенду с новой книгой издательства «Вита Нова» «Даниил Хармс. Тринадцать неизвестных»: 13 неизвестных ранее текстов Хармса проиллюстрированы петербургским художником Юрием Штапаковым, крупным специалистом по литературе абсурда. То есть это не просто книга и не просто иллюстрации: «Вита Нова» занимается коллекционными изданиями, и «Тринадцать неизвестных», выпущенные тиражом 16 экземпляров, представляют собой книжный объект в виде огромного спичечного коробка, набитого раскрашенными акварелью гравюрами, здоровенными спичками с названиями обнаруженных фрагментов и собственно текстами. Сами хармсовские автографы, купленные издательством у коллекционера Сергея Григорьянца год назад, торжественно выставлены в центре: наряду с черновиками и беловыми вариантами ранее печатавшихся, пусть и с неточностями, вещей тут есть и совершенно неизвестные произведения (все опубликованы в каталоге выставки). Любому, кто хотя бы приблизительно представляет себе, в какой дисперсии пребывает архив Хармса, ясно, чего стоят — в научном прежде всего смысле — эти помятые, линованные и нет листки. Однако, собирая автографы обэриутов, «Вита Нова» думает не только о своем издательском бизнесе — по затраченным на коллекцию усилиям ясно, что речь идет о страстном энтузиазме.

Понятно — рукописи. Понятно — книги. Редкие книги "для взрослых", которые удалось издать обэриутам,— в основном это сочинения Константина Вагинова. Роскошная подборка детгизовских книжек с гениальными иллюстрациями тех, кого вскоре назовут "художниками-пачкунами", и журналов "Чиж" и "Еж" — здесь помимо стихов и рассказов Даниила Хармса, Александра Введенского и Николая Олейникова есть детские книги Дойвбера Левина и Юрия Владимирова, чьи "взрослые" обэриутские сочинения исчезли. Книги из личной библиотеки Хармса. Книги из библиотеки Якова Друскина, "чинаря", близкого друга Введенского и Хармса и многолетнего хранителя обэриутского архива. Легендарный чемоданчик, в котором блокадный дистрофик Друскин вынес рукописи Хармса из его пострадавшего от бомбежки дома и с которым в полумертвом состоянии отбыл в эвакуацию, спасая заодно все имевшиеся у него автографы Введенского и Олейникова, тоже теперь в коллекции "Вита Нова". Вместе с частью своего содержимого вроде бесценной "Серой тетради" Введенского. Надо заметить, у "Вита Нова" действительно музейный подход к собирательству: они разыскивают наследников, собирают по крупицам личные вещи — от какой-нибудь лупы до хармсовского радиоприемника Telefunken — и прилагающиеся к этим вещам воспоминания, копят фотографии — удивительно, но ни одной фотографии Хармса нет в наших государственных архивах. Но не в пример иным литературным музеям проектировщики музея Хармса совершенно не страдают филолого-вещеведческой слепотой: автографы, книги и прочая memorabilia не только эффектно выставлены в плане экспозиционного дизайна, но и точно прокомментированы работами художников, рисунками Алисы Порет, ранними иллюстрациями Михаила Шемякина к стихотворениям Введенского и воображаемыми портретами "чинарей" Петра Перевезенцева, с которым также сотрудничает издательство. Более того, у "Вита Нова" есть вполне четкая музейная концепция — концепция музея художественного сопротивления, музея умирающего, но не сдающегося ленинградского авангарда до, во время и после его официального разгрома в 1930-е, выстроенная вокруг личности Хармса и его окружения, ОБЭРИУ, содружества "чинарей" и пестрой братии детгизовцев.

Надо ли объяснять, что эта концепция вряд ли полюбится нынешнему петербургскому руководству. Надо ли объяснять, что время музейного строительства в Петербурге прошло вместе с перестройкой и демократическим подъемом, когда был открыт тот же Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме, и скорее наступает время музейного разорения: градозащитники бьют тревогу, что задние Биржи, из которого был выселен Военно-морской музей, может не пережить грядущей зимы. Впрочем, у людей, настолько погрузившихся в литературу и искусство абсурда, должны возникать абсурдные и прекрасные в своей абсурдности идеи.

ссылка на источник

П.Г. Как возникла идея музея Хармса?

А.Д. Начиная с 2003 года издательство «Вита Нова» издало три книги Хармса — избранное «Случаи и вещи», его детские вещи — «Тетрадь», и написанную Валерием Шубинским биографию. Потом мы издали Введенского, готовятся Олейников и Заболоцкий, — нами полным фронтом осваивается эта территория русской литературы. Когда я как редактор готовил к изданию биографию Хармса, я обнаружил, что полная иконография Хармса и его собратьев по цеху — это никем не пройденный маршрут. Сбор фотоматериалов, связанных с обэриутами, превратился в настоящую источниковедческую, исследовательскую работу. Скажем, ни в одном государственном архиве не было оригиналов фотографий Хармса, хотя он любил фотографироваться, известно несколько десятков его изображений. Ныне большая часть фотографий распылена по частным собраниям. Очень много, в том числе детских, хранится в Петербурге в архиве искусствоведа Всеволода Николаевича Петрова, друга Хармса. Все они представлены на нынешней выставке.

В конце 2011 года в наши руки попал кусок архива Якова Семеновича Друскина и некоторые его мемориальные вещи. Центральным предметом в этой небольшой коллекции является легендарный чемоданчик, в котором Друскин в блокадную зиму 1941–1942-го годов вынес рукописи Хармса и часть рукописей Введенского и Олейникова. Чемоданчик, хранившийся у сестры Друскина, которая умерла в 2005 году, попал к ее душеприказчикам, одним из которых был литературовед Валерий Сажин. Я узнал от него о существовании этих предметов, и когда мы вместе с директором издательства и моим другом Алексеем Захаренковым увидели их, у нас вдруг возникло желание, чтобы они попали в собрание издательства. Также нам удалось заполучить 12-страничную рукопись Александра Введенского, известную под названием «Серая тетрадь», и несколько других автографов. Когда в 1970-е годы Друскин передавал свой архив Публичной библиотеке, рукопись под названием «Заболевание сифилисом, выдернутый зуб и бурчание в желудке» была отвергнута закупочной комиссией как рассказ с неприличным названием, написанный малоизвестным писателем-абсурдистом. А к «Серой тетради» у Друскина было особое трепетное отношение, он много писал о ней и не собирался сдавать в Публичку. На выставке демонстрируется и пишущая машинка, принадлежавшая Друскину. Именно на этой машинке в 1960-е годы он стал перепечатывать тексты обэриутов, тогда неопубликованные.

В 2007 году мы нашли племянников Хармса, Игоря и Кирилла Грицыных. Кирилл Владимирович — единственный ныне здравствующий человек, который не только прекрасно помнит Хармса, с которым прожил десять лет в одной квартире, но и называет его не иначе, как «Даня», что производит в разговоре очень трогательное впечатление. Племянники Хармса передали нам несколько совершенно удивительных предметов. Это радиопремник «Telefunken» 1939 года выпуска, который принадлежал Хармсу, и телефонный столик, который стоял в коридоре коммунальной квартиры, где все они жили.

Эти предметы хранились в офисе издательства «Вита Нова», но мысли о музее тогда у нас еще не было. В 2011 году, после появления архива Друскина, мы поняли, что количество должно перейти в качество. Эту выставку мы целенаправленно готовили как прообраз будущего музея, некий пробный камень.

П.Г. Кто из коллекционеров приняли участие в выставке?

А.Д. Весь 2012 год мы уже целенаправленно занимались поиском материалов, связанных с Хармсом. И уже обогатившись к тому времени книгами из библиотеки Хармса с его пометами и владельческими автографами, очень страдали от того, что у нас нет ни одного творческого автографа Хармса. Было известно, что в собрании Сергея Григорьянца, — крупного коллекционера, известного правозащитника, есть автограф рассказа Хармса, начинающегося словами «Я встретил Заболоцкого. Он шел в пивную…», который мы в свое время опубликовали по полученной от коллекционера ксерокопии. Выяснилось, что в собрании Григорьянца целых 10 листов автографов Хармса, и 8 из них попали в итоге в нашу коллекцию. На этих 10 листах содержатся автографы двадцати произведений Хармса, из которых 13 не были опубликованы. Они впервые воспроизведены в том каталоге, который мы издали в сентябре этого года к открытию выставки в музее Достоевского.

Готовя эту выставку, я обратился к различным петербургским и московским коллекционерам, большинство из которых с удовольствием предоставили для нее материалы. Очень большой комплекс материалов хранился в архиве известного литературоведа Владимира Глоцера. Его изолированный от всех архив оказался доступен после его смерти в 2008 году. Большая часть его хранится в Москве в галерее Ильдара Галеева («Галеев-галерея»), и в настоящее время изучается. У душеприказчиков художницы Алисы Порет в Москве хранится ряд очень интересных ее работ 1930-х годов, в том числе акварельный портрет Хармса 1939 года, который воспроизведен на обложке каталога нашей выставки. Несколько подлинных фотографий своего отца предоставил для выставки ныне покойный Александр Николаевич Олейников.

Многие экспонаты выставки — часть моей личной коллекции: прежде всего, это все книги Константина Вагинова с автографами. В частности, представлен его автограф на книжке стихотворений 1926 года, обращенный к филологу Льву Пумпянскому. Это единственное документальное свидетельство их отношений — вначале дружеских, как видно из дарственной надписи, а затем резко враждебных, так как Пумпянский обиделся на Вагинова за то, что тот вывел его в своем романе «Козлиная песнь» (1928) в образе Тептёлкина, весьма неоднозначного персонажа.

Люди, которые узнают о том, что мы собираемся делать музей, очень хорошо относятся к этой идее и пытаются нам помочь. К нам попал ранний рисунок Михаила Шемякина, который был хорошо знаком с Друскиным, — иллюстрация 1971 года к стихотворению Введенского «Мир». Когда Шемякин узнал об этом, он подарил будущему музею серию своих фотографий Друскина 1963 года, сделав для нас авторские отпечатки. Одна из них представлена на выставке. Александр Траугот подарил портрет портрет Друскина, сделанный с натуры в 1956 году, с дарственной надписью «Грядущему музею Хармса…».

На выставке представлена авторская книга Юрия Штапакова «13 неизвестных», которая вышла тиражом всего 16 экземпляров. Сама книга сделана в виде огромного спичечного коробка, а на спичках написаны названия стихотворений. В ней воспроизведены именно те 13 неизвестных текстов Хармса, попавших к нам в автографах из собрания Григорьянца.

Чемоданчик такой потертый из-за неудачной реставрации, которую пытались сделать предыдущие владельцы, отшкурив его. Удалось прочитать под крышкой клеймо производителя: рижская фирма «Somdaris» начала выпускать чемоданы этой марки в середине 1940 года, и с точностью до полугода можно определить, когда этот чемодан появился у Хармса. В этот чемодан Яков Друскин и жена Хармса Марина Малич сложили все рукописи и вынесли их из полуразрушенного дома. Вскоре Друскин вывез его в эакуацию.

Ветер истории занес в библиотеку Санкт-Петербургской православной духовной академии Евангелие 1914 года издания, принадлежавшее Даниилу Хармсу. Здесь целых три владельческих записи на титульном листе: «ДХ», «Даниил Хармс» и зачеркнутое «Шардам», — писатель пользовался более чем 30 разными псевдонимами. В то же время в архиве Глоцера обнаружилось Евангелие на немецком языке, которое Хармсу подарил отец в 1919 году. В пространной и несколько загадочной владельческой записи четырнадцатилетнего Дани на форзаце этого издания мы впервые встречаем употребление псевдонима «Charms». До того, как мы нашли эту книгу в собрании Глоцера, самое раннее употребление псевдонима было зафиксировано в 1922 году.

Книги, принадлежавшие Хармсу, в том числе партитура оперы «Волшебная флейта» с владельческим автографом и многочисленными пометами внутри. Очевидно, эта партитура использовалась для игры на фисгармонии, которая стояла в комнате Хармса. Впрочем, хармсовская фисгармония, похоже, не сохранилась.

Книга «Наука чисел» немецкого мистика Карла Эккартсгаузена 1815 года обнаружилась в библиотеке Всеволода Петрова. Владельческая запись «Даниил Хармс» сделана так, как будто он автор этой книги. Это первый том двухтомника, упомянутого Хармсом в своих записных книжках, — он пишет, что дал почитать эту книгу Николаю Олейникову, но нам неизвестно, какой из томов.

Особенно примечательна история этой невзрачной книжки — издание переводов избранных «Писем к Луцилию» Сенеки. На титульном листе имеется автограф: «Чармс. 24 декабря 1936 года». Днем ранее появления этой владельческой записи Хармс отметил в дневнике: «Вчера папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды. Даниил Чармс. 23 декабря 1936 года», — и на следующий день он ставит автограф с измененным именем на книге. Но, как известно, нужды Хармса с этим не прекратились.

Почему у него оказался немецкий радиоприемник? Владимир Иосифович Грицын, муж сестры Хармса Елизаветы, был крупным начальником на заводе «Восход», и ездил в командировку в Германию. Откуда привез два радиоприемника с полированными крышками. На этой крышке — следы от бутылок. Кирилл Владимирович Грицын помнит, что мальчиком он заходил «в комнату Дани», и видел, как на кушетке посередине комнаты лежит Марина Малич, которая из радиоприемника слушает музыку и пьет пиво из маленьких бутылочек, складывая их на полированную крышку.

Один из немногих прижизненных портретов Хармса, исполненный в 1939 году Алисой Порет, никогда раньше не выставлялся.

Некоторые редчайшие детские книги 1920–1930-х годов из собрания Владимира Глоцера посчастливилось приобрести в коллекцию издательства «Вита Нова», и они представлены на выставке. Детские книги, как правило, сохранились очень плохо, несмотря на огромные тиражи, и только в библиотеках авторов и художников этих книг есть авторские экземпляры. У Глоцера была почти полная коллекция советской детской книги, и некоторые ее жемчужины теперь у нас.

Печальная судьба постигла наследие рано умерших обэриутов Дойвбера Левина, который погиб на фронте, и Юрия Владимирова, умершего от туберкулеза совсем юным. Их архивы исчезли. Мы знаем только по нескольку строк из их обэриутских произведений благодаря тому, что в ругательных рецензиях пролетарские критики привели их. Известны лишь их изданные книги для детей. Однако на нашей выставке представлены эти детские книги с автографами авторов — немногие, едва ли не единственные сохранившиеся образцы их почерка.

Невозможно воссоздать комнату Хармса с документальной точностью, хотя мы знаем много ее описаний, но идея музея не должна строиться на реконструкции. От того, где музей будет располагаться, отчасти зависит и его концепция. Можно отталкиваться от игровой природы творчества Хармса и, например, не пускать в этот музей детей. Или наоборот — пускать только детей, но при этом надо будет доказать, что ты ребенок… Идей довольно много, мы только в начале пути и надеемся не только увеличить нашу коллекцию, но и сформировать музейное пространство, которое могло бы привлечь людей самых разных интересов и уровня подготовленности, а не только любителей творчества Хармса.

Павел Герасименко

ссылка на источник

 Лариса Мезенцева

В выставочном зале Российской академии искусств открылась выставка книжной графики народного художника России Бориса Диодорова «Родом из детства». Борис Диодоров (род. 1934) давно вошел в классический ряд мастеров иллюстрированной российской книги. Со времен учения в Московском государственном художественном институте имени В.И. Сурикова он уже 55 лет создает все новые и новые графические симфонии по сюжетам славных произведений, среди которых принадлежащие перу Андерсена, Сергея Аксакова, Ивана Тургенева, Павла Бажова, Милна… Более трехсот книг, нарисованных Диодоровым, впечатляют, а он продолжает свои труды.

Открытие выставки Бориса Диодорова, где собрались многие художники, искусствоведы, литераторы, почтила своим присутствием Наина Ельцина, тепло говорившая о счастливом даре Диодорова создавать в повседневности мир прекрасного. Сам художник заметил, что он не может забыть своего детства, что хочет разговаривать на языке прекрасного детства. Когда однажды ему кто-то сказал, что его гуси похожи на лебедей, Диодоров возразил: «Для меня важен полет, а не то, кто на кого похож». При том что все его рисунки отмечены высшей мерой реализма.

Вечер завершился неожиданно – и под стать всему празднику. Во время дружеского фуршета кто-то вспомнил, что генеральный директор издательства «Вита Новы» Алексей Захаренков пишет и исполняет под гитару свои песни… Найти инструмент в Академии искусств было минутным делом – и многим присутствующим открылся еще один талантливый российский бард.

Не смог удержаться от пения и гость вечера – режиссер Гарри Бардин, благодарный Борису Диодорову за его ученика, Константина Челушкина, художника-сопостановщика полнометражного мультфильма Бардина «Гадкий утенок». Ведь Борис Аркадьевич также профессор, заведующий кафедрой, руководитель творческой мастерской иллюстрации и эстампа графического факультета Московского государственного университета печати… Традиция красоты не иссякнет.